Повести. Рассказы

— Значит, при немцах жить будешь? — чуть ли не угрожающим тоном спросил Артем.

— Придется… — спокойно ответил старик. — Уходить-то некуда…

— Беженцам тоже некуда уходить…

— Ты меня не агитируй! Старый я… Пальцы вон все отморожены, — и Семен Иваныч сунул под нос Артему огромные волосатые руки с четырьмя обрубками вместо пальцев.

— Ну что ж, на нет и суда нет… — еще более угрюмо сказал Артем. — Тут дело добровольное, — и он поднялся, пошел к газику.

Шофер молча наблюдал за ними.

— А снаряжение забирай! — сказал вслед Семен Иваныч. — Все одно пропадет к чертовой матери.

Артем и шофер молча пошвыряли в газик крючья, мотки веревок, ледорубы.

А старик ушел в дом.

Артем прощаться не стал.

Когда машина рванула с места, Семен Иваныч вышел из дома. Газик пылил по дороге, становился все меньше и меньше.

Могучий, сутулый старик стоял на дороге и смотрел вслед до тех пор, пока машина совсем не пропала из вида…

Та же петляющая дорога, и тот же газик стремительно несся по ней, подпрыгивая на ухабах.

— Ах, досада, — вслух сокрушался Артем. — С этим стариком любую вершину взять можно…

Шофер долго молчал, потом неожиданно, будто размышляя вслух, сказал:

— На смерть-то кому ж охота идти…

Артем посмотрел на него, вздохнул:

— Война теперь… Везде война.

Шофер не ответил. Чуть прищурившись, он смотрел вперед и вел машину на сумасшедшей скорости.

Газик примчался туда, где части полковника Федорцова ожесточенно отбивались от наседавших немцев. Выли и разрывались снаряды, и эхо доносило в долину тревожный глухой гул.

В укрытии на патронном ящике сидел пожилой капитан и в раздумье тер небритые щеки. Перед ним стояли лейтенант Артем и шофер. Шофер курил, слушал с безразличным видом.

— Альпинисты… — медленно повторял капитан. — Где ж я тебе их достану?.. Может, у Савельева в роте? — Он повернул голову в глубь укрытия, где сидел политрук с забинтованной головой и чистил пистолет.

— Там вроде нету… — ответил политрук, не поднимая головы.

Грохот боя то нарастал, и тогда от взрывов сыпалась земля и вздрагивали стены, то затихал, словно отдалялся.

— Немцы закрыли перевал, — сказал Артем.

Капитан недоверчиво взглянул на него, понял, что лейтенант не шутит.

— Н-да… когда они?

— Сегодня утром.

— Слышал, политрук? — капитан снова повернулся к политруку.

Тот продолжал чистить пистолет, а потом, не отвечая на вопрос, сказал:

— Кажется, есть один… Шота Илиани, сван… Если он и не альпинист, то все равно горы знает, вырос тут…

— Славка! — крикнул капитан, и через секунду в укрытие влетел худенький белобрысый солдат, вытянулся у входа.

— В роту Пилипенко! Шота Илиани ко мне!

Худенький солдат исчез.

Пулеметы захлебывались, торопились послать еще и еще новую порцию свинца на каменистое, выжженное солнцем поле, по которому редкими цепями бежали немецкие автоматчики.

И руки солдата прикипели к гашетке, и лицо окаменело. Темное горбоносое лицо с полоской усиков и черным чубом, закрывавшим мокрый от пота лоб.

И дальше по извивающейся линии окопов были видны согнутые спины бойцов, которые стреляли, стреляли, быстро перезаряжали винтовки — и снова… По всей линии вскипали белые вспышки выстрелов, непрерывные, яростные. Черными фонтанами вскидывалась земля. Солдаты подтаскивали к минометам новые и новые ящики.

А немецкие автоматчики бежали, падали, потом залегли…

Потом начали медленно отходить назад.

И после адского грохота странной, даже неуместной казалась тишина, воцарившаяся на черном каменистом поле, изрытом воронками. Здесь и там видны были трупы немецких автоматчиков.

Привалившись спинами к стенам окопов, полулежали, отдыхали измотанные боем солдаты.

И вот уже горбоносый, черный солдат с усиками, тот самый, что стрелял из пулемета, стоял в укрытии перед капитаном. И рядом с ним — молодой двадцатилетний солдат, высокий, с припухлыми, еще мальчишескими губами. Большие глаза его сейчас были растерянными. — Задача трудная, но… выполнимая, — Артем посмотрел на солдат.

— Ну что молчите? — нетерпеливо спросил капитан.

Шота Илиани мягко улыбнулся, и черные глаза его весело блеснули:

— Попытаемся… Почему нет? Тяжело, конечно… Плохая гора, очень…

— А ты? — И капитан посмотрел на молодого солдата.

— Я? Какой я альпинист… На Ай-Петри один раз ходил, и все, — солдат опустил голову.

— Так… — тяжело выговорил капитан. — Значит, отказываешься? Привык в ординарцах бегать…

— Товарищ лейтенант сказал, что дело добровольное, — не поднимая головы хмуро ответил солдат.

— Добровольно с мамой в магазин ходят, а здесь — армия, понятно? — повысил голос капитан.

Солдат молчал.

— Рядовой Спичкин, я спрашиваю, понятно?

— Есть добровольно, товарищ капитан! — глухо ответил Спичкин.

— Стыдно! Мне за тебя стыдно! — отрубил капитан.

Спичкин поднял голову, испуганно смотрел на капитана, Артема, молчаливого шофера.

Неутомимый газик мчался обратно. В нем теперь — четверо. Впереди шофер и лейтенант, сзади — два добровольца. Шота Илиани и рядовой Спичкин. Он уныло смотрел на бросающуюся под колеса дорогу, потом спросил свана:

— Шота, а если немцы заметят?

— Не заметят, ночью пойдем.

— А сколько взрывчатки тащить?

— Сколько скажут…