Саша осторожно открыл дверь, вошел в комнату, сизую от табачного дыма, остановился у порога, поздоровался. В углу за небольшим письменным столом сидело двое. У краешка стола боком приткнулся щуплый мужчина в мичманке, низко надвинутой на лоб. Он что-то усердно и сосредоточенно писал на листке сероватой бумаги новеньким малинового цвета карандашом. Мужчина так увлекся своим делом, что даже не поднял головы, чтобы взглянуть на вошедшего. Другой, в накинутой на плечи черной шинели, большеголовый, лысый, положив на стол развернутую газету, которую он держал перед собой, скупо кивнул на приветствие и уставился на Сашу так, словно что-то вспоминал. Потом близоруко прищурился и спросил:
— Ну, чего вернулся?
— Я не вернулся, я пришел, — сказал Саша.
— Не морочь голову! — уже неуверенно проговорил большеголовый, все еще близоруко щурясь.
— Я и вправду пришел, — беспокойно улыбнулся Саша, поняв, что его принимают за кого-то другого.
— Нда… — неопределенно проворчал большеголовый, видимо, сообразив, что обознался. Потер голову, спросил устало, сквозь вялый зевок: — Что тебе?
— Я пришел, чтобы устроиться на пароход матросом… или хоть кем-нибудь, хочу плавать.
Мужчина поправил на плечах шинель, лишь на одно мгновенье задержав на Саше взгляд.
— Ваня, — обратился он к писавшему, — вот нашел тебе еще одного. Согласен кем угодно. Бери кочегаром.
Тот поднял голову, внимательно посмотрел на Сашу и, покусывая свой новенький карандаш, спросил:
— Один явился?
Саша замялся. Неужели этот человек с первого взгляда понял, что он несовершеннолетний, и поэтому спрашивает, почему явился без родителей? Саша торопливо начал объяснять:
— Один. Не с кем мне больше! Мама на фронте, отец тоже был, сейчас в госпитале в Уфе, раненый лежит. Бабушка очень ослабла, на рынок сходить не может…
Мужчина в мичманке вдруг расхохотался. Саша уставился на него непонимающе, с обидой. Мужчина был еще совсем молодой. Его веселые голубые глаза и небольшой крючковатый нос придавали ему вид лихой бравости и отваги. Перестав смеяться, он сразу же стал очень серьезным и заговорил громким, как подумал Саша, привыкшим к командам голосом:
— Да я не о них!.. Бабушки-матросы нам не нужны! Я о товарищах твоих. Мы в свое время в моряки всем классом поступали, все пацаны нашей улицы мечтали плавать. Романтика влекла. А ты один пришел. Нам во как нужны водники, — чиркнул он себя карандашом по шее. — Ведь почти все мужчины на фронте, а к нам идут одни старики да инвалиды. Молодежи бы побольше, этак лет по шестнадцать, семнадцать! Вот и спрашиваю, почему один, почему с собой товарищей не привел?
— Мои товарищи все эвакуировались, — ответил Саша, — а я не смог, должен был, да не смог, бабушка слегла… Да и не знал я, что сюда надо приводить кого-нибудь…
— Да не кого-нибудь, а хороших ребят! Тебе сколько лет?
Саша замялся. Он вдруг передумал врать. Ему казалось, что этот небольшого роста, очень живой человек с веселыми глазами и крючковатым носом все знает и все видит насквозь.
— И шестнадцати еще нет, так? Пару месяцев назад пятнадцать стукнуло, угадал?
— Да, — вздохнул Саша.
— Тельняшку и мичманку на толкучке купил, чтобы казаться старым морским волком, правильно?
— Правильно, — еле слышно произнес Саша.
— А когда шел сюда, придумал, что документы сгорели во время бомбежки, поверят, мол, верно?
Саша уже даже не отвечал, лишь кивал головой, не понимая, откуда тот все мог знать.
— А вы откуда все это знаете? — спросил его Саша уже сломившимся от волнения голосом.
Мужчина снова весело расхохотался, затем, поднимаясь из-за стола, сказал:
— Да потому, что не ты первый, не ты и последний такой. Эти же самые тактические операции в свое время проделывали и мы. Правда, в несколько иных вариантах, потому что время было другое. А так почти все точь-в-точь… Ну, парень, давай знакомиться. Зовут меня Иван Елисеевич, фамилия Любин. А тебя как величать?
— Саша Боровой.
— Оформляй его…
Мужчина в шинели вынул из стола несколько бланков, протянул Саше и сказал:
— Напишешь дома биографию и заполнишь анкету, только чур, без помарок и без вранья. Это у меня не проходит. Занесешь завтра.
— Спасибо, — облегченно вздохнул Саша и улыбнулся. — А плавать когда, на каком пароходе?
— Пароходе? — переспросил Любин и очень серьезно посмотрел на Сашу. — Если есть время, пойдем — покажу. Я как раз туда иду.
Они вышли из Управления и направились в сторону порта.
— А вы, Иван Елисеевич, капитан? — спросил Саша, подстраиваясь под быстрый шаг Любина.
— Нет, я первый помощник и замполит. Что, не похож? — Любин испытывающе посмотрел на Сашу и рассмеялся.
— Нет, почему же…
— Не хитри, не юли, конечно же, не похож. Ты ведь думал, что капитаны и их помощники — это огромного роста усачи, с трубками в зубах, верно?
— Да, — сознался Саша.