Повести об удачах великих неудачников

В один из январских дней Ленуар вернулся домой особенно взволнованный. Это было, когда немцы, сдерживаемые молчаливо отступающими батальонами неразоруженной национальной гвардии, занимали часть Парижа между Сеной и площадью Согласия и между улицей Сент-Онорэ и авеню Терн.

— Мы должны покинуть город, — сказал Ленуар жене. — Нет надежды на то, что порядок будет восстановлен. Париж сходит с ума, а Тьер, как старая баба, топчется на месте.

— Если хочешь порядка, — вмешался старый итальянец, — бери ружье!

— Я не могу идти в Версаль, оставив вас в руках черни, — уклончиво ответил Ленуар.

Маринони покачал головой:

— Ты не понял, сынок. Я говорю — в ряды национальной гвардии.

— Опять за свое: интересы Италии…

— Нет, речь идет о Франции. Твой долг — драться с ее врагами!

— Мои враги — парижане.

— Разве ты не француз больше?

Ленуар на минуту смешался.

— Я решил вернуться в подданство своей родины — Люксембурга.

— Но твоя настоящая родина — Франция, точнее — Париж. Его ты и обязан защищать.

— Настоящая Франция — с Тьером. Франция не хочет больше революций!

— Ах, конечно! Она хочет пруссаков! — со злой иронией воскликнул старик. — Но ведь, если не произойдет революции и твоего Тьера не повесят, порядки во Франции будут наводить прусские кирасиры.

— Кто угодно, лишь бы не парижские предместья! Я готов с букетом в руках встретить пруссаков. Порядок остается порядком, кто бы его ни наводил.

— Но за этот порядок французы будут расплачиваться кровью!

— Не французы, а рабочие. Так пусть лучше Франция платит их кровью, нежели моими деньгами!

— Ты, верно, воображаешь, что немецкие купцы не возьмут с тебя втрое больше того, во что обошлось воинственное путешествие их генералов.

— С купцами мы сумеем договориться, — упрямо сказал Ленуар.

— Жизнь не жалует дураков, но иногда прощает им скудоумие. Предателей же она не прощает никогда! — презрительно бросил старик и повернулся к Жану спиной, давая понять, что больше им не о чем беседовать.

Ленуар едва сдержался, чтобы не наброситься на тестя с бранью.

— Стариковские бредни! — проворчал он. — Я повторяю: мы покидаем Париж! Я не желаю оставаться с этой сволочью… — Тут он осекся и резко переменил тон: в комнату вошел Ярослав Домбровский, чертежник с фабрики.

— Все сделано, — обратился поляк к Маринони. — Теперь вы можете надевать красную рубашку…

Старик вскочил и стал взволнованно трясти руку поляка.

— Друг! Настоящий друг! Дочка, наконец-то я — гарибальдиец! — радостно крикнул он Бианке. — Завтра же приходи с Батистом на ученье красных рубашек. Вы увидите, что я еще совсем молодец!

Старик развеселился. Он схватил за руку внука и принялся маршировать по комнате:

— Дочка, сыграй! Сыграй-ка нашу песню!

Услышав звуки «Марсельезы», он окончательно растрогался и со слезами на глазах обнял улыбающегося Домбровского:

— Вы великий человек! Такие люди, как вы, должны руководить, а не подчиняться. Когда нам понадобятся свои генералы, вы станете первым из них. Итальянские патриоты будут гордиться тем, что ими командует такой поляк. Братство свобод связано кровью. Ею же мы свяжем и нашу дружбу.

Выслушав эту пышную речь старика, поляк спокойно сказал:

— Вы ближе к правде, чем думаете. Недалек день, когда каждый из нас действительно должен будет кровью доказать свой патриотизм. Нам будет дорог каждый лишний стрелок. — Домбровский протянул Маринони руку. — Итак, до завтра.

— Нет, нет! — засуетился старик. — Я сейчас же иду с вами. Нужно позаботиться об экипировке.

Ленуар с явной неприязнью наблюдал эту сцену.

— Постыдитесь, Домбровский, — презрительно процедил он сквозь зубы. — Метр Маринони впадает в детство, и ваша обязанность охладить его запоздалый пыл, а не подстрекать старика на безумство.

— Ах, вот как! — воскликнул итальянец. — Бороться за свободу — безумство?! Отлично, мы покажем вам, слишком разумным, чего стоят итальянские и польские патриоты! Ты хочешь покинуть Париж? Скатертью дорога!

— Что вы хотите делать, папа? — подбежала к старику испуганная Бианка.

— Пускай я окажусь плохим стрелком, но руки старого мастера всегда пригодятся революции. Мы организуем воздухоплавательную станцию гарибальдийцев. Не так ли, Домбровский?

— Вы не сделаете этого! — гневно крикнул Ленуар.

— Мы сделаем не только это! Слушайте, Домбровский, все, что есть на фабрике моего, передаю в фонд гарибальдийцев.

— Не смеете! Я хозяин! — крикнул, бледнея, Ленуар.

Домбровский усмехнулся и не спеша накинул свое зеленое пальто. Его плечи стали сразу необыкновенно широкими, весь он сделался каким-то большим, внушительным.

Это мгновенное преображение почему-то особенно разозлило Ленуара. Неожиданно для самого себя он широко распахнул двери и визгливо крикнул Домбровскому:

— Вон отсюда!

13

Ленуар метался по Парижу в поисках покупателя на фабрику. Он предлагал в придачу к фабрике даже свои патенты. Он готов был на все, лишь бы сохранить хоть часть своего благосостояния. Но покупателей не было. Оставалось бросить фабрику на произвол судьбы, или, вернее, на произвол Маринони, явно сошедшего с пути благоразумия.