Повести о прозе. Размышления и разборы

То, что Гринева хвалил именно Сумароков, тоже не лишено значения. Сумароков был по-своему оппозиционным писателем панинской группировки, отрицающим многие черты екатерининского царствования, но отрицающим с дворянских позиций; здесь Пушкин уточнял характеристику своего героя. Молодой человек из униженного рода должен был быть любителем Сумарокова, писателя панинской группировки.

Благоразумные высказывания, моральные сентенции Гринева, его осуждение Пугачева нельзя считать высказываниями самого Пушкина именно потому, что Гринев осмыслен писателем как своеобразный литератор-дворянин. Такой человек, добрый и в то же время связанный многими традициями, человек, точно характеризованный и тем самым отделенный от автора, присутствует в повести как герой-повествователь.

Речь Гринева архаична. Особенно архаичны стихи, нравящиеся Гриневу; они примитивны даже для конца XVIII века.

В то же время стихотворные вставки, относящиеся к Пугачеву, заимствованы из народных песен и возвышают героя.

Гринев сам пишет стишки. В качестве его стихотворения Пушкин использовал стишки, взятые из того же чулковского песенника, отобрав самые архаичные и примитивные. В чулковском сборнике таких стихов очень немного.

Приведу все три куплета:
Мысль любовну истребляя,
Тщусь прекрасную забыть,
И ах. Машу избегая,
Мышлю вольность получить!
Но глаза, что мя пленили,
Всеминутно предо мной;
Они дух во мне смутили,
Сокрушили мой покой.
Ты, узнав мои напасти,
Сжалься, Маша, надо мной,
Зря меня в сей лютой части,
И что я пленен тобой.

В другом издании (Новикова[74]) стихотворение имеет восемь куплетов; Пушкин его сокращает и переделывает несколько строк. Например, строка первого четверостишия Гриневского стихотворения:

И ах, Машу избегая, —

имеет соответствие в песеннике:

И от взоров убегая…

Остальные строчки этого четверостишия совпадают. В последнем четверостишии Гриневской строке:

Сжалься, Маша, надо мной, —

соответствует строка песенника:

Сжалься, сжалься надо мной.

Второе четверостишие совпадает.

Возможно, что стихотворение относится к тем, которые Пушкин в «Истории села Горюхина» охарактеризовал как сочиняемые «…солдатами, писарями и боярскими слугами…». Стихотворение приноровлено к случаю и звучит пародийно, хотя и воспроизводит тематику карамзинистов.

Иначе охарактеризована семья Мироновых, появляющаяся в главе III. Глава имеет эпиграф: «Старинные люди, мой батюшка». «Недоросль». Эпиграф этот имеет несколько снижающий характер, так как напоминает о семье Простаковых.

Я остановился на вопросе употребления Пушкиным эпиграфов, потому что вопрос этот имеет принципиальное значение.

Мы должны подумать о том, что такое литературное единство, то есть единство литературного произведения.

Повесть «Капитанская дочка» имеет свое единство, но в то же время системой эпиграфов оно связано с литературой времени событий произведения, причем связано так, что читателю подсказано авторское отношение к событиям. Литературное произведение, являясь самостоятельным законченным явлением, и в данном случае дается как часть другого большого единства.

Бытовые подробности и языковые характеристики также не только характеризуют самого героя, но и связывают его с той группой, которую он представляет собой в данном произведении.

Пушкин описывает обстановку дома Мироновых: «…на стене висел диплом офицерский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки, представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и погребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голове».

Капитан Миронов — офицер и, следовательно, дворянин, но он дворянин по выслуге. Офицерский диплом висит на стене рядом с лубочными картинками, причем картинками дешевыми. Одета Миронова простонародно. Отличается простонародностью и речь Василисы Егоровны.

«И, полно! — возразила капитанша. — Только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да богу молился; так было бы лучше».

В своей речи Василиса Егоровна применяет поговорки, присловия: она говорит про Машу: «…а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости бог!), с чем в баню сходить».

Язык Маши Мироновой тоже народен и слегка снижен такими выражениями, как, например, «застращал», и орфографией.

Следует заметить, что говор русского народа конца XVIII века был ближе современному нашему языку, чем литературная речь той эпохи. Это видно из писем и бытовых стихов того времени, в которых авторы не задавались целью писать высоким стилем. В письмах и любовных записках мы сталкиваемся с образцами свободной нелитературной речи.