— Вот вы люди, — сказал гость, — и в городах в теплых больших домах тоже живут люди. Между вами разница маленькая, этак в десять или больше тысяч лет. Раньше вами и нами, нашей страной правили люди, которые украли у вас счастье, пользовались вашим трудом. Вас они оставили умирать. Вам они оставили собак. Себе они взяли всех животных: коров, лошадей, деревья, дающие большие и вкусные плоды, тысячи разных вещей, которые облегчают и делают приятной жизнь. От вас они брали соболей, белок, кету. Вам взамен они давали болезни. Они боялись, чтобы вы их не нагнали. Они боялись вас учить. Вы знаете, мы давно этих людей выгнали. Сейчас нам с вами нужно подумать о том, как догнать другие народы нашей страны.
Низюн переводил старикам слова гостя.
Ланжеро понимал гостя и без Низюна. Низюн только мешал ему слушать гостя. Гость сказал:
— Вы, наверное, слышали, в Ногликах открылась большая туземная школа. Нужно послать туда детей.
Низюн перевел.
— Зачем вам дети? — перевел Низюн. — Отдайте детей советскому правительству. Вам жить будет легче.
Ланжеро, услыша эти слова, вскочил.
— Постой! — крикнул он Низюну. — Ты не то говоришь. Совсем не то! Погоди!
Старики зашикали, зашумели, закричали на Ланжеро.
— К порядку, — сказал русский.
Ланжеро покраснел.
— Вроде врет, — сказал он тихо. — Говорит вроде не то. Вроде не туда клонит.
— Кто врет? — перебил его Низюн. — Ошибаться я умею. Врать я не могу. Я человек чистый, как Лангри.
После схода Низюн подошел к Ланжеро.
— Зайди ко мне, парень, — сказал он.
Утром Ланжеро вышел из дому. Было еще рано. Стойбище спало, старики кашляли, ворочаясь. Их кусали вши. Дойдя до зимника Низюна, Ланжеро остановился. Собаки Низюна спали. Одна собака бредила, тихо лаяла во сне, будто жаловалась на хозяина. Ланжеро стало грустно. Он постучался в дом Низюна. Ызь сидел перед огнем. Лицо его, окутанное дымом, смутное, было словно не наяву, точно он не сидел перед Ланжеро, а снился.
— Парень, — сказал Низюн, — я знаю твое желание. Тебе хочется уйти от нас, посмотреть, как живут другие люди. Ты хочешь убежать от меня, парень.
Ланжеро отвернулся. Он не любил этого человека, не понимал.
— Парень, сядь ближе. Может быть, я твой друг.
Ланжеро отодвинулся. В зимнике было тихо. В углу спали жены Низюна, две хозяйки, толстая и тощая. На собачьем столике стояла еда. Висело ружье. Ызь следил за взглядом Ланжеро.
— Возьми, — сказал он, — это теперь твое ружье.
Ланжеро не взял.
— Парень, — сказал Низюн, — я люблю свой народ. Лететь на собаках, ловить рыбу, видеть небо, мять бабу — вот это жизнь! Я люблю жизнь, парень. Бить зверя и ломать врага — я люблю. Мне надоело обижать людей. Я прошу тебя, убей меня, парень. Возьми ружье.
Ланжеро прислушался. Выла собака.
— Это моя смерть. Что же ты стоишь, парень, убивай.
Ланжеро отскочил. Перед ним сидел плохой человек, с косым взглядом и откушенным пальцем.
— Ударь меня, друг, — сказал этот человек.
Ланжеро ударил.
— Вот как? Бьешь? — удивился Низюн. Глаза его сузились, стали собачьими. — Бьешь, — прошептал Низюн.
И вдруг вскочил, прыгнул через огонь, распахнул дверь и выскочил на мороз неодетый.
— Старики, на помощь! — вскричал он.
Стойбище выбежало.
— Старики, он метил в меня. Он хотел меня застрелить. Видите кровь? Это моя кровь. Это он меня ударил.
Старики бросились на Ланжеро.
— Назад! — крикнул Низюн. — Не трогать. Пусть он живет. Вот я какой. Отпустите его. Пусть он ест и пусть пьет. Он хочет моря и птиц. Он любит небо и то, что далеко. Дайте ему все, что он хочет. Дайте ему небо. Дайте ему реку. Он хочет девушку. Отдайте ему свою дочь. Он хочет идти. Пусть идет. Дайте ему. Вот я какой. Старики, возьмите моих собак и отдайте ему.
Ланжеро пошел. Отойдя немного, он остановился и крикнул:
— Я вернусь еще, Низюн!
Глава шестая
Ланжеро услышал в тайге песню. Пела женщина. Между Ланжеро и женщиной было болото, сваленные бурей деревья, стланик, ночь.
Песня то была слева, то слышалась справа. Ланжеро шел на песню, как на огонь.
Огонь мелькнул и исчез, не то маленькое окно посреди леса, не то большая звезда среди ветвей. Оттуда слышалась песня. Где-то близко кого-то ждала девушка.
«Может быть, меня», — подумал Ланжеро.
Ланжеро обрадовался человеку. Месяц он жил без людей, среди стланика, птиц и звезд.
Тело его стало словно чужим, руки высохли, казалось стали длиннее, ноги высохли, он стал легким, шатался, но шаг его стал мелким, трудным, точно не он, Ланжеро, шел, а вместо него шел Чевгун-старший.
Хоть бы встретить человека, тронуть его, взять его руку в свою руку, даже если это и лихой человек, пусть даже это Низюн. Хоть бы услышать слово, одно человеческое слово, в чаще, в ветвях, в прошлогодней траве.
Ланжеро шел на песню. Девушка — это не только женщина, но и человек, но и жизнь.
Там мигало окно. Это мигала жизнь.
Песни уже не было слышно. Ланжеро остановился. Ему казалось, что сейчас потухнет звезда между ветвей, окно в лесу. Шатаясь, он стоял, держась рукой за молодое дерево.
Песни не было. Может, она почудилась. Ланжеро упал лицом в прошлогоднюю траву. Хотел встать, но не мог.
Он пополз.