Повести и рассказы разных лет

- Скажи-ка нам, Мэлони, - говорит он, - долго еще ты собираешься радовать нас своим обществом?

С каким наслаждением воткнул бы я ножик в этого поганца, повстречайся он мне где-нибудь в буше! А тут пришлось улыбаться, юлить и чесать ему спинку, потому как я до смерти боялся, что он опять прикажет меня выпустить.

- Мэлони, ты - живое исчадье ада, - сказал он мне слово в слово; мне, человеку, который так ему помог, - но я не хочу самосуда. Мне кажется, я нашел способ, как от тебя избавиться и переправить за пределы Данидина.

- Спасибо, начальник, век вас помнить буду, - сказал я ему в ответ и, клянусь Богом, постараюсь сдержать когда-нибудь свое обещание.

- Мне твоя благодарность ни к чему, - фыркнул он, - и я не для тебя стараюсь. Мне просто до смерти надоел весь этот бардак в городе и вокруг моей тюрьмы. Завтра из Уэст-Ки отправляется пароход в Мельбурн. Мы тайно посадим тебя на него. Отплытие на рассвете, в пять утра, так что будь готов.

Собрал я вещички, которых у меня, по правде сказать, почти и не было, и через задний выход перед самым восходом меня вывели из тюрьмы и отвезли на пристань. Я поспешил подняться на борт. При посадке никто меня не заподозрил, так как билет был выписан на имя Айзека Смита. Помню, как начали вращаться со скрежетом пароходные винты, как отдали концы и как стали отдаляться за кормой редкие огоньки спящего Данидина. Я стоял у фальшборта, дышал свежим воздухом и с удовольствием думал, что никогда больше не вернусь в эту дыру. В те минуты казалось, будто весь мир распахнут передо мной, а все неприятности остались позади на веки вечные. Я спустился вниз и выпил чашечку кофе, а потом снова поднялся на палубу, чувствуя себя человеком впервые, пожалуй, с того дня, как тот ирландский ублюдок наставил на меня свою шестизарядную пушку и взял тепленьким со сна.

Солнце к этому времени уже взошло, и мы шли вдоль берега. Данидин давно скрылся из виду. Пару часов я бесцельно слонялся по палубе, а когда начало пригревать, наверх стали потихоньку выползать другие пассажиры. Один из них, низенький, тощий и очень настырный малый только глянул на меня и сразу вцепился, как репей, со своими вопросами.

- Старатель, наверное? - говорит он.

- Да, - отвечаю.

- Намыли, небось, немало? - интересуется он.

- Порядочно, - говорю я.

- Сам этим занимался когда-то, - начинает рассказывать он. - Месяца три горбатился на приисках Нельсона. Потратил все деньги на покупку участка, а мне подсунули "засоленный" и на следующий день золотишко там иссякло. Делать было нечего, и я начал копать дальше. Мне повезло - на глубине открылась россыпь. Вот только, когда золото отправляли в город, на фургон напала шайка беглых каторжников, и я в результате опять остался без единого цента.

- М-да, паршиво получилось, - говорю я ему.

- Начисто разорился! - хвастается он. - Но я все равно доволен: своими глазами видел как вешали тех мерзавцев, что меня ограбили. Не так обидно вы меня понимаете? Из них только один остался в живых - тот, что заложил их на суде, согласившись выступить королевским свидетелем. Эх, повстречаться бы с ним хоть разочек - и тогда я смогу умереть счастливым. Когда я с ним увижусь наедине, то сделаю две вещи...

- Что за две вещи? - спрашиваю, хотя мне в общем-то наплевать.

- Сначала я выпытаю у него, где спрятано мое золото - у них не было ни времени, ни возможности реализовать награбленное, и добыча наверняка так и лежит зарытая где-нибудь в горах. А потом я самолично сверну ему шею и отправлю душу туда, где уже поджариваются грешные души преданных им товарищей.

Мне стало так смешно, когда он с жаром говорил о зарытом в горах кладе человеку, который сам его закапывал, что я чуть было не расхохотался прямо ему в лицо. Хорошо, я вовремя заметил, как внимательно он за мной наблюдает. У этого грязного хорька наверняка возникли какие-то подозрения на мой счет. Чтобы отделаться от него, я сказал ему, что пойду поднимусь на мостик, - не тот это был человек, с которым имело смысл поддерживать отношения, но он и слышать не хотел, что я собираюсь его покинуть.

- Мы же оба старатели, а значит - кореша, по крайней мере, на этот рейс, - говорит он. - Пойдем лучше в бар - я еще не настолько обеднел, чтобы не угостить приятеля.

Я так и не смог ничего придумать, чтобы отказаться, и мы с ним вдвоем спустились вниз. С этого все и началось. Ну вот, скажите, что плохого сделал я пассажирам того парохода? Мне ничего от них не было нужно, я только хотел тихо и мирно жить своей жизнью так, чтобы я никому не мешал, но и мне никто в душу не лез. Кто осмелится сказать, что я просил слишком многого? А теперь послушайте, что из этого получилось.