Повести и рассказы (ЛП)

Позднее мне сказали, что поначалу ставки на то, что Хелен вынесут смертный приговор, принимали в отношении два к одному. После первого дня заседания они выросли до трех к одному. Во многих местах держали пари на то, сколько времени будут совещаться присяжные. Самый крупный куш сорвал игрок в «Бриллианте», поставивший на два часа десять минут. На самом деле присяжные отсутствовали два часа и девять минут.

Народу в зал набилось столько, что яблоку было негде упасть. Вокруг меня терлись репортеры, которые назойливо допытывались у меня о шансах Хелен на спасение. Один из них козырял выпиской из полицейского досье, полученной из Чикаго. Художник же — фотографов на процесс не допускали — изобразил Хелен в виде дешевой шлюхи, которая расположилась на скамье в развязной позе, с задранной юбкой, и бесстыдно ухмылялась. Эти шаржи столь же походили на Хелен Пиласки, как я — на царицу Савскую. Я даже не выдержал и воззвал к совести художника.

— Причем тут совесть, мистер Эддиман, когда речь идет о таких тварях, как эта Пиласки, — ответил он. — Лично я против неё ничего не имею, но мне платят за работу. Если я изображу её в виде ангела, то потеряю свое место.

А известный журналист из Нью-Йорка написал так: «Альберт Камю получил бы от процесса огромное удовольствие. Хелен Пиласки заняла бы достойное место в его произведениях — образчик одиночества и опустошенности, заключенных в человеческую оболочку. За все время, что продолжался процесс, она ни разу не показала, что понимает хоть какую-то толику из происходящего вокруг нее. Словно наркоманка, она сама приговорила себя к добровольному изгнанию из земного рая. Хелен Пиласки — не просто хладнокровная убийца и проститутка; она — символ нашего времени: человек без человеческих качеств, личность, полностью утратившая чувства и совесть». И т. д. и т. п.

Когда я вернулся в пустую комнату адвокатов, Милли Джефферс принесла мне кофе.

— Выпейте в честь поражения, босс. Да, Блейк, ты и в самом деле не криминальный адвокат, а я — не Дорис Дей. И не Мерилин Монро. Ну и что! Жить-то нам все равно надо.

— Думаешь, это конец, Милли?

— Да, Блейк. Полная безнадега.

— Но хоть кто-нибудь мог бы её спасти, Милли? Другой — не я?

— Босс, эту дамочку с самого начала собирались повесить, — терпеливо объясняла Милли. Она словно говорила с ребенком. — Ты ввязался в эту историю, хотя уже изначально все в ней было расписано, как по нотам. Возьми лучше Клэр, детишек и меня и — мотай отсюда подальше. Лос-Анджелес — рай по сравнению с этим болотом. А здесь что? Содом и Гоморра с уймой церквей — обителью благочестивых лицемеров. Знаешь, что боссы нашей мафии выплатили архитектору новой баптистской церкви пять тысяч за проект? У нас сорок три церкви и синагоги на сто десять тысяч человек населения и — самый высокий в мире процент самоубийств. По-моему, Сан-Вердо — это клоака мироздания, сточная канава страстей человеческих. Да сгорит она в геенне огненной! Давай удерем отсюда.

— Просто удерем и все?

— Да. Это — единственный выход.

* * *

Присяжные вернулись в зал. Два часа и девять минут — замечательный срок, когда на карту поставлена человеческая жизнь. В зале было не протолкнуться, и старый Харрингтон не без самодовольства спросил присяжных, пришли ли они к общему решению.

— Да, ваша честь, — ответил председатель.

— И каково оно?

— «Виновна», ваша честь.

— Хотите провести поименное голосование, мистер Эддиман? — спросил меня судья.

Я смотрел на Хелен, наши взгляды встретились — глаза её были задумчивы, лицо спокойно.

Я ответил, что хочу.

Все присяжные поочередно подтвердили, что согласны с вынесенным вердиктом. Затем судья назначил дату оглашения приговора. Через неделю.

Хелен сказала:

— Спасибо, Блейк. И вам, Милли. Вы были очень терпеливы и добры ко мне. Спасибо за все.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Клэр сама перезвонила ко мне в контору.

— Как ты, Блейк?

— Жив пока, — уныло ответил я. — Раны, правда, кровоточат. Постарел немного. Мудрости не набрался и желания стать криминальным адвокатом по-прежнему не испытываю.

— Блейк, ты поверишь, если я скажу, что от всей души желала тебе победы? Я молилась за тебя.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя, Блейк. И… ты мне нужен.

— Ты её ненавидишь.

— Нет, Блейк. Она мне безразлична. А вот ты — небезразличен.

— Что ж, в любом случае я проиграл.

— Приходи ужинать, Блейк.

— У меня тут скопились целые горы работы. Я все дела запустил.

— Блейк, я накормлю детей и уложу их спать. Мы с тобой можем поужинать и в восемь, и в девять и даже в десять. Когда угодно. Только приезжай.

— Хорошо. Я приеду.