— Вы по-прежнему находитесь под присягой, миссис Ноутон, — напомнил судья Харрингтон. Затем обратился ко мне: — Можете приступать, мистер Эддиман.
— Миссис Ноутон, когда вы впервые узнали, что ваш муж изменяет вам с мисс Пиласки?
Сандлер так и взвился. Я, видите ли, задал свидетельнице наводящий вопрос, затем призвал её сделать умозаключение, да и сама постановка вопроса в такой форме совершенно недопустима.
Харрингтон уже менее охотно поддержал его. Он понимал, что не только лишит меня последней надежды, но и выбьет почву из-под ног.
— Перефразируйте ваш вопрос, мистер Эддиман, — предложил он. — Мне кажется, что мы вправе приподнять завесу тайны над этой историей, хотя она и представляется такой неприглядной.
— Это некорректный перекрестный допрос, — настаивал Сандлер.
— Нет, вполне корректный, — мягко заметил судья Харрингтон, напомнивший мне священника, вызванного крестить незаконнорожденного младенца. — Миссис Ноутон уже засвидетельствовала, что эта женщина часто присутствовала в её доме — по приглашению её мужа.
Воспользовавшись тем, что дверь чуточку приоткрыли, я навалился на неё всем телом. Добившись своего, я теперь в осторожной форме попросил миссис Ноутон охарактеризовать отношения её мужа с мисс Пиласки.
— Она была одной из его любовниц.
— Значит, у него были и другие любовницы?
— Да, наверное.
— Вы обсуждали этот вопрос с мужем? Пытались выразить свое возмущение…
Сандлер внес протест, но судья его не принял.
— Нет, мы не разговаривали на эту тему, — отрезала вдова.
Я прекрасно понимал, что она лжет. Значит, она решила, что не станет пятнать облик Ноутона. Судья, столп правосудия — она не хотела, чтобы память о нем втоптали в грязь.
— Случалось ли, что ваш муж избивал вас? — спросил я. На сей раз на меня напустились оба — Сандлер и судья Харрингтон. Я вернулся к её показаниям.
— Вы засвидетельствовали, миссис Ноутон, что в то воскресное утро поехали в церковь без мужа. Знали ли вы, что он остался дома, чтобы встретиться с другой женщиной?
— Нет.
— Но он сказал вам, почему остается дома?
— В то утро он чувствовал себя усталым. Мой муж был христианин…
Она захлопнула дверь. Судья Ноутон был неприкосновенен. Я вернулся к убийству, но подвергнуть сомнению её показания так и не смог. Тогда я снова взялся за судью Ноутона.
— Вы помните тот случай, когда в вашем доме впервые побывала полиция?
На этот раз судья Харрингтон не выдержал.
— Я не потерплю такое поведение, мистер Эддиман. Еще одна подобная выходка — и вы будете отстранены от защиты.
Вдова уже превратилась в мученицу. Присяжных я уже начал раздражать. Я закончил допрос миссис Ноутон, и в заседании объявили перерыв. Обвинение было предъявлено, а я так ни за что и не зацепился.
Мы с Хелен съели по сандвичу в комнате для защитников. Поначалу мы молчали, а надзирательница, Красотка Шварц, пристально следила за нами, стоя в дверях. На Хелен суд пока никак не сказался. Кожа её сохраняла прежний здоровый оттенок, глаза сияли, а пухлые губы оставались ярко-алыми, даже не тронутые помадой. Внезапно Хелен порывисто наклонилась ко мне и легонько поцеловала в щеку. Я окаменел. Сердце бешено заколотилось.
— Почему? — только и выдавил я. — Зачем ты это сделала?
— Потому что… О, Блейк, мне так вас жалко.
— Жалко?
— Словами это не выразишь. Что я пытаюсь сказать, Блейк?
— Не знаю. Как не знаю и того, что делать дальше.
— Ничего, Блейк. Вы бессильны.
— И должен позволить тебе умереть? Ты этого хочешь?
— Да.
— И ты не боишься?
— Нет, нисколько. Послушайте, Блейк, давайте не будем говорить о смерти. Вам ведь сейчас придется выстраивать какую-то линию защиты, да?
— Да — и я могу победить. Мне нужно лишь одно — чтобы ты встала и рассказала правду про Ноутона. Тогда мы сможем сыграть на самообороне, на внезапном порыве, вызванном желанием отплатить ему за издевательства и пытки…
— О, Блейк, неужели вы до сих пор настолько меня не знаете?
— Нет!
— Ноутон. Вечно вы, люди, пытаетесь возвести зло в фетиш. А ведь все это просто мелко и пакостно.
— Но ты согласна дать показания?
— Нет. Это слишком скучно и противно.
— Скучно!
— Да, Блейк.
— О Господи, что же мне с тобой делать! — вскричал я. — Все это просто безумие — твоя мать, немецкий язык, сифилис и инсульт! Бред какой-то…
Хелен посмотрела на меня и сочувственно покачала головой.
Доктор Сэнфорд Хаймен, возглавлявший психиатрическое отделение главной больницы Сан-Вердо, отличался крайней худобой и почти непрерывно курил. Поздоровавшись со мной в своем кабинете, он посочувствовал мне.
— Я представляю, что такое судебное заседание, — сказал он. — У меня у самого такое ощущение, что я тоже постоянно вершу суд.
— Вы уделите мне десять минут?