Повести и рассказы. Часть 2

Однажды, в один из спокойных дней, дядя Руди читал газету, и на первой полосе под чёрно-белым снимком стоял громкий заголовок – «Бой века». Ничего необычного, если не считать, что противником надежды новой власти был чернокожий боец. Дядя Руди назвал его обезьяной. Франц никогда не видел прежде подобных людей, но ничего особенного он не заметил. «Две руки, две ноги, как у меня, – думал Франц. – Человек как человек, такой же, как я, и даже, как ты, дядя, – думал юноша. – Все люди равны, так нас создал Бог», – поймал он удивительную мысль у себя в голове, но промолчал. Пожалуй, равнодушие – самый большой грех, страшнее предательства. Франц наблюдал из окна своей комнаты, как пропадали соседи и знакомые, а иногда просто прохожие. Исчезали в никуда. Любимая газета дяди, кстати, называлась «Патриот», и в нашем городе появилось много таких «патриотов».

Франц

Франц с детства был щуплым и болезненным. Дядя Руди часто называл его «задохликом» и «позором для великой нации». Узкий коридор приёмной комиссии. Запах спирта и табака висит в воздухе. Худой и невысокий юноша с растрёпанной шевелюрой и в очках стоит у окна с папкой бумаг. Белая майка и чёрные шорты… И ещё десяток таких, как он. «Юноши – это солдаты» – гласила надпись на стене, «Дети – это будущие солдаты» – гласила следующая.

«Девушки – это будущие матери солдат» и т. д. Всё ради страны, всё ради нашего лидера. Франц помнил, как огромный стадион скандировал: «Мы принадлежим тебе!» Все это напоминало сказку о крысолове, где мы были послушными крысами. Франц не скандировал, он молчал. Сотня рук салютует, руки летят вверх. И вся страна, весь город постоянно маршировал. Все маршировали как сумасшедшие. Франц марширует вместе со всеми. Ему кажется, что всё это происходит не с ним, не здесь и не сейчас. Всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Он как будто смотрит со стороны чёрно-белый фильм, фильм ужасов или читает книгу об этом, или ему кто-то когда-то об этом рассказал.

Все молодые люди в одинаковой форме и с одинаковыми стрижками под ноль. Все как один, всё чёрно-белое, чёрно-белый мир, и никак иначе, но Франц молчал, он снял очки и спрятал их в карман, зашёл в кабинет.

Доктор осмотрел его с головы до ног, как под микроскопом, словно под рентгеном. Даже измерил расстояния от глаз до носа и обратно, а также размер головы циркулем. Франц чувствовал себя подопытной крысой, но молчал. Собакой на выставке, но молчал.

– Что у вас со зрением, юноша? – спросил доктор холодным тоном.

– Всё в норме, – ответил Франц.

Дядя Руди уже обо всём договорился. На столике с анализами крови красовалась надпись – «чистая кровь». Такую же надпись Франц видел на руке у коричневорубашечников, когда они занимались погромами. Франц в то время работал в мясной лавке, подметал и стоял у кассы. Он навсегда запомнил, как двое перепуганных и оборванных детей, мальчик и девочка лет десяти, вбежали в магазин, как оглушённые, и с надеждой и страхом смотрели на него, на постороннего человека. Франц спрятал их внизу, в погребе, и велел сидеть тихо. Бритые парни в коричневых рубашках и армейских сапогах зашли в лавку. Зазвонил колокольчик.

– Тут двое выродков не пробегали? – спросил старший.

– Нет, – ответил Франц.

На рукаве у старшего красовалась нашивка «чистая кровь». Национальные патрули – подонки, прикрывающиеся яркими лозунгами, их всё чаще можно было увидеть на улицах в любое время дня и ночи, и горе тому, кто не успеет домой до комендантского часа.

* * *

29 декабря… Был бой, Франц лежал на снегу и старался не поднимать голову. Это было легко, он никогда её не поднимал, не высовывался. Пулемёт строчил как бешеный. «Ещё полчаса, – подумал Франц, – и нам всем конец, пулемёт рано или поздно доберётся до нас». Франц никогда не был самым сильным, или самым смелым, или самым лучшим учеником в классе, но неожиданно он встал и крикнул:

– Вперёд! За мной! – и, о чудо, все встали и побежали за ним. Это было как во сне, как будто это был не он, ему казалось, что он просто наблюдал со стороны.

Пулемёт в конце концов замолчал, Франц лежал в мёрзлом окопе на сырой земле, и ему казалось, что он умирает. Горячая тёплая струйка текла по груди, и красное пятно постепенно увеличивалось.

«Ну, вот и всё, – подумал юноша, – конец всему, конец войне, и мне». Франц уже закрыл глаза, но он услышал голос, женский голос. Казалось, говорили по-русски, но он не был уверен.

– Не добивай его, сам, гад, помрёт.

Но когда Франц открыл глаза, он уже лежал на носилках в полевом госпитале. Медсестра сказала, что ему очень повезло и произошло чудо, кто-то перенёс его с поля боя, и часовые подобрали его у колючей проволоки. Чей бы этот голос не был, но он или она спасли ему жизнь – ему, их врагу. Франц долго не мог уснуть от боли и от размышлений об этом.

* * *