Повести и рассказы

Перед рассветом двое беглецов были уже далеко: на склонах Стара-планины, где-то возле Влашко-села. Славчо не оставил жену в Бели-Меле, хорошо зная, что она пострадала бы вместо него от мстительности турок. Ей ни в коем случае не удалось бы уверить их, что она не виновата в убийстве Ахмед-аги — ребенку было бы ясно, что не кто иной, как она, убила его, чтоб освободить мужа от веревок. Турки даже и раздумывать не стали бы над этим… Славчо с женой бежали без оглядки, движимые одним и тем же чувством, не размышляя о последствиях, какие могло повлечь за собой бегство Вылканы. Только на рассвете, присев отдохнуть на высокой горной луговине, защищенной с востока буковой рощей, вспомнили они о том, о чем забыли подумать: Вылкана встревожилась о ребенке и о доме. Она все бросила на произвол судьбы! У нее не было родных в Бели-Меле, на кого можно было бы рассчитывать в том смысле, что они возьмут к себе Владко и сохранят дом. После того как опасность миновала, эта новая угнетающая забота целиком овладела ее сознанием.

— А как же Владко? Как дом? — невольно вскрикнула она с болью в сердце.

— Черт с ним, с домом! — проворчал Славчо, поправляя на ноге обмотку.

— Ты не ходил за скотиной, Славчо, так тебе все нипочем… — возразила Вылкана. — Когда гайдук о доме заботился?

— У меня только по Владко душа болит. А дом — пропади он пропадом!

Славчо, нахмурившись, стал зорко всматриваться в буковую рощу, словно стараясь что-то там разглядеть.

— Да и я о Владко говорю… — сказала Вылкана. — Кто теперь за ним присмотрит, за бедненьким?.. Убьют они его… Что же нам делать, Славчо?

— Что делать? Идти дальше!

— Дальше, дальше, господи боже!.. А Владко-то как же? — простонала она, но строгий взгляд Славчо остановил ее.

Видимо, Славчо имел причину быть строгим, или его тревожило какое-нибудь дурное предчувствие.

Близилось утро. На востоке занималась заря. Утренний ветерок пробежал по веткам буков. Отдаленные шумы пробуждающейся природы донеслись и сюда; жизнь дала почувствовать свое первое трепетание… Со стороны Влашко-села послышалось пенье петухов, — их хриплое кукареканье разогнало дремоту сонного воздуха. Над головой беглецов зашелестели ветки; сквозь листву пропорхнула какая-то птичка и пристроилась где-то тут же, чтобы дождаться первых лучей восхода.

Некоторое время Славчо и Вылкана молчали. В голове у них роились печальные мысли… Беглецов окружала полная неизвестность. День застал их в горах, раздетых, голодных, беззащитных, преследуемых… Вылкана горько вздыхала: душа ее была полна думой о Владко, глаза — слезами. Мучительной, немыслимой была для нее разлука с милым маленьким сыном; но мужу она не могла пожаловаться; его лицо тоже было мрачно: наверно, те же, а то и еще более тяжелые мысли не давали покоя. Почему он такой настороженный? Или его еще не покинул страх перед турками?

— Что это ты все прислушиваешься да всматриваешься, Славчо? — спросила она.

Славчо на самом деле все время прислушивался; с лица у него не сходило выражение озабоченности; напротив, по мере приближения дня эта озабоченность росла. Гайдуцкая жизнь выработала в нем привычку держать ухо востро; он мог весь обращаться в слух, и до него достигал малейший шум в окрестности; его чувствительная барабанная перепонка воспринимала самый ничтожный шорох или другой неопределенный, невнятный звук и тотчас распознавала, чем он вызван и откуда исходит. Видимо, и на этот раз Славчо уловил такой звук, сильно его беспокоивший.

Он сделал жене знак молчать, а сам встал и начал опять вслушиваться.

— Листья шелестят от ветра, — заметила Вылкана, чтоб успокоить мужа и самое себя, так как в самом деле слышала только шелест ветвей или думала, что слышит только его.

— Нет, шаги, — прошептал Славчо.

— Шаги? Какие шаги?

Она тоже встала и начала прислушиваться… Новое дуновение ветра сделало разные шумы в воздухе и в долинах более ясными.

— Кажется, правда: кто-то идет.

— И не один… — добавил Славчо.

— Кто б это мог быть, Славчо? — тревожно спросила Вылкана.

— Запти… Нас ищут… — ответил он, понизив голос.

* * *

Как известно, летнее утро приходит быстро, чуть не бегом. Через несколько минут беглецы увидели, что уже совсем рассвело и деревья вокруг пропускают сквозь свои черные сучья яркие проблески дневного света… Все предметы обрисовались отчетливо… Этот внезапный рассвет сделал положение беглецов чрезвычайно опасным, почти безвыходным.

Шум шагов становился все более заметным и устрашающим. Но голосов не было слышно: видимо, приближающиеся шли осторожно и старались не шуметь, чтоб самим лучше слышать.