Повести и рассказы

Он пошел в хату, но упал на самом пороге. Только теперь водка по-настоящему ударила ему в голову. Он запел и, озираясь по сторонам, стал искать в хате Франека. Даже сказал: «Morgen, Keri!» [91]  —  хотя Франека не было. Потом расхохотался, сделал один чересчур большой шаг, два слишком маленьких, крикнул «ура» и повалился на постель. Вечером он проснулся трезвый, бодрый, поздоровался с Франеком и, выпросив у Магды несколько пфеннигов, предпринял триумфальный поход в корчму. Слава о доблестях Бартека опередила его: многие солдаты других рот того же полка вернулись в Гнетово раньше Бартека и всюду рассказывали о его подвигах под Гравелоттом и Седаном. Поэтому, когда разнеслась весть, что победитель в корчме, все прежние товарищи поспешили с ним повидаться.

И вот сидит Бартек снова за столом, но никто бы его теперь не узнал. Оп, прежде такой смирный, стучит сейчас кулаком по стону, надувается, словно индюк, и, словно индюк, балбочет:

— А помните, ребята, когда я в тот раз французов разделал, что сказал Штейнмец?

— Еще бы не помнить!

— Болтали про французов, пугали, а они самый квелый народ. Was? Салат жрут, как зайцы, да и уплетают не хуже зайцев. Пива —  и того не пьют, одно только вино.

— Верно.

— Стали мы как-то жечь одну их деревню, а они руки этак сложили и кричат: «Питье, питье!» [92]  По-ихнему, значит, они пить дадут, только не трогай. Но мы на это не пошли.

— А понять можно, что они лопочут? —  спросил молодой парень.

— Ты не поймешь — потому глуп, а я понимаю. Донэ дю пен! [93]Понимаешь?

—  Что это вы говорите?

— А Париж видели? Вот там были баталии одна за другой. Только мы всякий раз их били. Нет у них настоящего начальства. Так люди говорят. Плетень-то, говорят, хорош, да колья плохи. И офицеры у них плохие, и генералы плохие, а у нас хорошие.

Старый Мацей Кеж, умный гнетовский мужик, покачал головой:

—  Ох, выиграли немцы войну, страшную войну выиграли, и мы им немало помогли, а какая нам от того прибыль —  одному богу известно.

Бартек вытаращил на него глаза.

— Что это вы говорите?

— А то, что и прежде немцы нас пи во что ставили, а теперь так носы задирают, словно и бога над ними нет. А будут еще хуже издеваться над нами, да уж и сейчас издеваются.

— Неправда! —  изрек Бартек.

В Гнетове старик Кеж пользовался таким уважением, что вся деревня думала его головой и никто не смел ему перечить, но Бартек был теперь победитель и сам имел вес.

Тем не менее все посмотрели на него с удивлением и даже, пожалуй, с негодованием.

— Ты что? С Мацеем будешь спорить? Что ты!

— А что мне ваш Мацей? Я и не с таким говорил, понятно? Ребята! Не говорил я со Штейнмецем? Что? А Мацей врет, так и врет. Теперь нам лучше будет.

Мацей с минуту смотрел на победителя.

— Ох, и глуп же ты! —  сказал он.

Бартек стукнул кулаком по столу, да так, что все рюмки и кружки подскочили.

— Still der Kerl da! Hen, Stroh!.. [94]

— А ты тише, не ори! Спроси лучше, глупая твоя голова, у ксендза или у пана.

—  А ксендз разве был па войне? Или пан был? А я был. Не верьте, ребята. Теперь-то уж нас будут уважать. Кто войну выиграл? Мы выиграли! Я выиграл! Теперь чего ни попрошу, мне все дадут. Захочу я стать помещиком во Франции —  и стану. Наши полки были самые лучшие. Так и в приказах писали. Теперь поляки пошли в гору. Понятно?

Кеж махнул рукой, встал и пошел прочь. Бартек одержал победу и на политическом поприще. Молодежь осталась с ним, смотрела на него, как на икону, а он продолжал:

— Я чего ни захочу, все мне дадут. Не будь меня, не то бы было! Старый Кеж —  дурак. Понятно? Начальство велит бить —  значит, бей! Кто надо мной станет издеваться? Немцы? А это что? —  И он опять показал на свои кресты и медали. —  А за кого я лупил французов? Не за немцев, что ли? Я теперь лучше всякого немца, потому что ни один немец не получил столько медалей. Пива сюда! Я со Штейнмецем говорил, с Подбельским говорил. Пива сюда!

Смахивало на то, что будет попойка. Бартек начал петь:

Trinb, trink, trink,
Wenn in meiner Tasche
Noch ein Thaler klingt! [95]

И он вытащил из кармана горсть пфеннигов.

— Нате! Я теперь пап! Не хотите? Ох, и не такие деньги водились у нас во Франции, только все куда-то девалось. Мало ли мы там пожгли да людей поубивали. Уж кого там только не было... одних французишек...

Настроение пьяных быстро меняется. Неожиданно Бартек сгреб со стола монеты и заголосил:

— Смилуйся, боже, над душой моей грешной...

Потом оперся локтями о стол, уткнул лицо в кулакп и замолчал.

— Ты что это? —  спросил какой-то пьяный.

— Чем я виноват? —  угрюмо пробормотал Бартек. —  Сами лезли. А жалко мне их было: ведь земляки. Господи, помилуй! Один был, как зорька, румяный. А наутро побелел как полотно. А потом их, еще живых, засыпали... Водки!

Настала минута томительного молчания. Мужики с удивлением переглядывались.

— Что это он городит? —  спросил кто-то.

— Совесть, видно, заговорила.

— Из-за войны этой самой и пьет человек,—  пробормотал Бартек.