Повести и рассказы

Тот осмотрел знамена и велел их спрятать, а потом принялся разглядывать Бартека. Наш Бартек снова стоит, вытянувшись в струнку, и держит ружье на караул, а старый генерал смотрит на него и с удовольствием качает головой. Наконец он что-то говорит полковнику. Отчетливо слышно слово: «унтер-офицер».

— Zu dumm, Excellenz!  —  отвечает майор.

— А вот увидим,—  говорит его превосходительство и, повернув коня, подъезжает к Бартеку.

Бартек уже и сам не знает, что с ним делается. Вещь, не слыханная в прусской армии: генерал разговаривает с рядовым! Его превосходительству это тем легче, что он умеет говорить по-польски. К тому же этот рядовой захватил три знамени и две пушки.

— Ты откуда? —  спрашивает генерал.

— Из Гнетова,—  отвечает Бартек.

— Хорошо. Как тебя зовут?

— Бартек Словик.

— Менш,—  переводит майор.

— Мене! —  повторяет Бартек.

— А ты знаешь, за что бьешь французов?

— Знаю, вашство...

— Скажи!

Бартек, заикаясь, бормочет: «За... за...» —  и замолкает. К счастью, ему вдруг приходят на память слова Войтека, и он, чтобы не сбиться, быстро выпаливает:

— За то, что они такие же немцы, только еще похуже, и стервы!

Старое лицо его превосходительства начинает подергиваться, словно его превосходительство сейчас изволит расхохотаться. Однако через минуту его превосходительство обращается к майору и говорит:

— Вы были правы.

Мой Бартек, довольный собою, браво стоит навытяжку.

— Кто выиграл сегодня сражение? —  снова спрашивает генерал.

— Я, вашество,—  без малейшего колебания отвечает Бартек.

Лицо генерала снова подергивается.

— Правильно, правильно, ты! Ну, вот тебе награда...

Тут старый воин откалывает Железный крест со своей груди, затем нагибается и прикалывает его к груди Бартека. Веселое настроение генерала передается по рангу полковнику, майорам, капитанам и так вплоть до унтер-офицеров. После отъезда генерала полковник со своей стороны дает Бартеку десять талеров, майор —  пять и так далее. Все, смеясь, повторяют, что это он выиграл битву, вследствие чего Бартек чувствует себя на седьмом небе.

Странное дело. Один только Войтек не особенно доволен нашим героем.

Вечером, когда они оба сидят у костра и рот Бартека так же плотно набит колбасой, как сама колбаса горохом, Войтек говорит с укором:

— И глуп же ты, Бартек. Ох, как глуп!..

— А что? —  прожевывая колбасу, мычит Бартек.

— Что ж ты, голова, наболтал генералу про французов, что они немцы?

— Да ведь ты сам говорил...

— Должен ведь ты понимать, что генерал и офицеры тоже немцы.

—  Ну так что ж?

Войтек пришел в замешательство.

— А то, что раз они немцы, то не нужно им этого говорить, все-таки это нехорошо...

— Да ведь я про французов сказал, а не про них.

— Эх, да ведь когда...

Войтек вдруг оборвал свою речь. По-видимому, он хотел сказать что-то совсем другое: хотел объяснить Бартеку, что нельзя плохо отзываться о немцах при немцах, но у него запутался язык.

V

Немного времени спустя королевская прусская почта привезла в Гнетово следующее письмо:

«Да славится имя господа нашего Христа и его пречистой матери! Дражайшая Магда! Что у тебя слышно? Тебе-то хорошо в хате под периной, а я тут вовсю воюю. Стояли мы у большой крепости Мец, и была тут битва, и тут я так этих французов разделал, что вся инфантерия и артиллерия удивлялись. И сам генерал удивлялся и сказал, что я выиграл эту баталию, и дал мне крест. А теперь меня все офицеры и унтер-офицеры очень уважают и мало бьют по морде. Потом мы маршировали дальше, и была другая баталия —  забыл только, как это место называется,—  и я опять их разделал и взял четвертое знамя, а одного, самого главного, кирасирского полковника, повалил и забрал в плен. А когда наши полки будут отсылать домой, так мне унтер-офицер советовал, чтоб я написал «рекламацию» и остался в солдатах, потому что па войне только спать негде, зато жрешь сколько влезет и вино в этой стороне везде есть, потому что народ богатый. А потом мы жгли одну деревню, так ни детям, ни бабам спуску не давали, и я тоже. А костел сгорел дотла —  они тоже католики, и людей тоже сгорело немало. Теперь мы идем на самого ихнего царя, и война скоро кончится, а ты поглядывай за хатой и за Франеком, а в случае не доглядишь, я тебе бока наломаю, чтоб ты знала, что я за человек. Благослови тебя бог.

Бартоломей Словик».