Повести и рассказы

Профиль поэта — во весь размах валуна. И хотя изображение эскизное, тем не менее безразличным тебя не оставляет: долговязый, чубатый поэт, улыбаясь, направил взгляд куда-то мимо тебя, и нет зла на его лице, нет и той робости, той курьезности, о которых ты сегодня столь некстати разглагольствовал… Напротив, чувствуется в нем какая-то вдохновенная мальчишеская веселость, открытость души, которой он, кажется, больше всего и привлекает: знаю, мол, что бывал я смешным и неуклюжим, ну и что с того? Я же все-таки с вами был! Жил для вас! Что-то вроде этого хотел он сказать, глядя в море, на свои едва заметные над вечерним окоемом «Командорские»…

Тучи надвинулись, начал пролетать мокрый снег, но Иван Оскарович не замечал этого. Стоял перед глыбой, неотрывно изучая высеченный на ней размашистый профиль, и горькое чувство утраты не покидало его, и уже Ивану Оскаровичу самому казалось, что именно таким, летящим, порывистым, довелось ему видеть поэта в жизни.

1975

CORRIDA

Перевод автора

При слове «коррида» перед глазами возникает нечто страстное, неистовое, чисто испанское, бурлящее солнцем и кровью экзотики; но, оказывается, редкостное это зрелище могут вам предложить и в старинном поэтическом городке южной Франции, где уже несколько дней гостит наша маленькая, из трех человек, делегация.

Находимся мы здесь в качестве участников дней породненных городов, принимают нас весьма гостеприимно, нами занимается мэрия — живем в атмосфере сплошного радушия и дружелюбия. Каждого из нас, даже Анну Адамовну, уже наградили рыцарским Крестом Лангедока, показали нашей делегации средневековую старину и современные авиационные заводы, а также новые микрорайоны — программа, собственно, исчерпана, завтра к вечеру едем в Париж, однако хозяева что-то недосказывают, загадочно улыбаются, потом выясняется, что ждет нас еще один сюрприз напоследок, как высшее проявление гостеприимства наших хозяев.

— Коррида! (Corrida!)

— Понимаете, как вам повезло?

Хозяева каши, вежливые парни из мэрии, видимо, ждут от нас не просто сиюминутного согласия, а бурного проявления восторга, энтузиазма, однако тот, кому сейчас принадлежит решающее слово, уважаемый наш Михаил Михайлович, руководитель делегации, с ответом не торопится, чувства его закрыты на все замки, и только неопределенная улыбка, которую можно истолковать по-разному, блуждает на его загадочных устах. Как всегда в подобных случаях, руководитель делегации (он у нас большой демократ) обращает свой взгляд на Анну Адамовну: дама, за ней, мол, приоритет…

Анна Адамовна считает необходимым прежде всего уточнить:

— Коррида — что это такое? Бой быков, кажется?

— Можно и так сказать, мадам.

— Странно. Я думала, этим развлекаются только в Испании…

— Представьте себе, мадам, мы тоже не лишены диких инстинктов…

— Не сомневайтесь: вас ожидает море удовольствия!

Хозяева наши даже мысли не допускают, что их гости могут спокойно отнестись к корриде или и вовсе ею пренебречь… Как это не воспользоваться такой возможностью, ведь вам представляется случай увидеть то, чего вы никогда в жизни не видели!..

Впрочем, мало они знают нашего Михаила Михайловича. Приземистый, лобастый и постоянно словно чем-то настороженный, он и сейчас какое-то мгновение опасливо хмурит свое сократовское чело и, все еще неясно улыбаясь, лаконично отвечает:

— Надо подумать.

А когда мы остаемся в вестибюле одни, когда и Жанетта-переводчица из деликатности отходит в сторону, о чем-то там переговариваясь с портье (удалилась, ясное дело, чтобы дать возможность нашей тройке свободнее посоветоваться между собой), руководитель наш, облегченно вздохнув, изрекает важно:

— Ну как же быть с этой корридой? Мы ведь обещали подумать…

Анну Адамовну будто оса ужалила:

— А что тут думать? Всего боимся, семь раз примеряемся… — И, выпрямясь, она махнула рукой с выражением готовой ко всему озорницы:

— Смотреть так смотреть!

— Ничего себе разгулялась наша скромница, — удивленно обращается ко мне Михаил Михайлович. — Еще денек-два здесь погостим, она и баров ночных пожелает, на стриптиз нас потащит… Ну а вы? — спрашивает он меня. — Или вы… тоже?

— Конечно, тоже! — восклицаю в ответ. — Вы же читали Хемингуэя, он специально ездил в Испанию на такие зрелища, с матадорами дружил, а мы с вами…

— Да разве я возражаю, — прерывает меня наш лидер. — В детстве, к вашему сведению, лично я в нашей Обуховке видел такие корриды, что вам и не снилось… Только то дома, а здесь…

— Не бойтесь, — шутливо утешаю Михаила Михайловича. — Трибуны от быков отгорожены надежным барьером…

— Я не за себя боюсь. Я вот за нее, — руководитель щурит на Анну Адамовну плутоватые свои глазенки. — Дама, нервы и все такое… И вам, дорогая Анна Адамовна, прежде чем соглашаться, не помешало бы хорошенько все взвесить… Зрелище ведь не для нежных созданий, не для ваших женских нервов…

— Мои нервы не такое выдерживали, — говорит наша дама. — И вместо того чтобы меня стращать, вы бы лучше людей поблагодарили за их приглашение.

— Одним словом, вы «за»?

— Да я же сказала!