Повести и рассказы

Он сидел, скорчившись комочком, выглядывал из-под мокрой панамки и смотрел, как ребята напрасно стараются спастись от дождя под редкой листвой кустов. И хоть очень неудобно ему было, и мокро, и холодно, он сидел, не шевелясь и так просидел до тех пор, пока не прошла черная туча, не выглянуло солнце и не сбежались со всех сторон мокрые насквозь ребята.

— А ну, быстро становись! Бегом марш! — скомандовал Константин Георгиевич.

И ребята, продрогшие от дождя и от холодного ветра, весело побежали вперед, шлепая босыми ногами по сверкающим лужам. И Костя тоже бежал, только он бежал очень осторожно, все время глядел под ноги и скоро стал отставать…

Впрочем, и бежать-то осталось совсем недалеко, и минуту спустя самые быстроногие уже добежали до берега и стали раскапывать груду стружек, сваленных под горой. Там, под мокрыми стружками, почерневшими от непогоды, оказались совсем сухие, золотистые стружки. И к тому времени, когда подтянулись к речке тылы похода с ведрами и с кастрюлями, под защитой горы уже сложено было четыре больших костра. Только костры эти не горели, и ребята, сколько ни искали, так и не могли найти ни одной сухой спички.

Были спички у Андрюши Старосада, да так размокли, что у них даже головки расплылись… Были спички у Марины Ореховой, да она, как ударил гром, все растеряла с испугу, а потом все нашла, а спички так и не нашла…

И когда Константин Георгиевич подошел и посмотрел на эти сухие, готовые пылать и греть костры, он тоже полез было в карман, да вспомнил, что отдал спички Косте, и только рукой махнул. А тут и Костя подошел. Подошел, встал и молчит.

— Вот, брат, видишь! — сказал Константин Георгиевич. — Плохо наше дело. Теперь были бы и сухие и сытые, а то будем, голодные да холодные, зубами лязгать, как волки. Не уберегли мы спички…

— А я уберег, кажется… — сказал Костя и протянул Константину Георгиевичу сухой коробок.

Константин Георгиевич посмотрел на Костю, посмотрел на спички, открыл даже коробочку, опять посмотрел на Костю и, наконец, спросил:

— Да как же ты их уберег-то?

— А я коробочку засунул в кружечку, а снизу прикрыл ладошкой. Вот так, — сказал Костя. — Сперва неловко было, у меня кружечка на ремешке висела, а потом я отстегнул, а тогда уж было совсем ничего…

— Эй, костровые, — весело крикнул Константин Георгиевич, — давай разжигай, спички есть! А Костя наш, ребята, молодец, просто золото! Смотрите, какая смекалка!

Минут через пять жарким пламенем пылали высокие костры и пар валил от мокрой одежды ребят. Всем стало тепло и весело, и не верилось, что так недавно все дрожали от холода и не могли придумать, чем разжечь огонь…

А еще через час, когда все основательно высохли и плотно пообедали, никто уже и не вспоминал о недавнем дожде, о страшной молнии и о черной туче…

Только утром, на линейке, вспомнили все это, когда старший вожатый громко, на весь лагерь, произнес:

— Пионер четвертого звена шестого отряда Великанов Костя — на флаг!

И Костя гордой поступью подошел к мачте, и, послушный его маленьким умелым рукам, побежал к вершине мачты алый пионерский флаг.

А с двух сторон дробным громом гремели барабаны, и горны звонко пели о том, что даже самый маленький пионер может сделать большое дело.

Рассказ учителя

Лето я провел на каспийских промыслах и теперь на попутном катере возвращался с моря. Жестокий шторм, бушевавший четверо суток, стих, и с ночи стоял полный штиль.

Пробираясь протоками волжской дельты, мы все утро любовались сочной зеленью берегов, а в полдень, распрощавшись с попутчиками, я сошел с катера и по раскаленной солнцем земле зашагал к пристани.

Тут, в знойном мареве, стоявшем над рекой, показалась корма уходящего парохода. Я прибавил шагу, но сразу понял, что спешить уже некуда, сбросил с плеча тяжелый вещевой мешок и устроился в тени могучего осокоря, чтобы обдумать свое положение.

Следующий пароход — так значилось в расписании — придет через сорок восемь часов. Невеселое дело — скучать двое суток. Но «нет худа без добра»: мне давно хотелось выкроить денек-другой, чтобы побродить по лабиринту узких проток волжской дельты.

Буханка хлеба, соль, спички, табак, пара лесок с крючками, полог от комаров — все это было в моем мешке, и, не раздумывая больше, я пошел добывать лодку.

А час спустя на маленьком остроносом куласе я уже плыл по узкой протоке, все глубже и глубже забираясь в глушь прикаспийских джунглей.

Узловатые, кривые ветлы с пышными кронами молча стояли по сторонам. В две шеренги, как на параде, выстроились вдоль берегов высокие густые камыши. Беззвучно парили коршуны в синей вышине, беззвучно вышагивали по отмелям серые цапли… Удивительная, неправдоподобная тишина царила вокруг. И только весла поскрипывали и всплескивали, погружаясь в неглубокую теплую воду, заросшую широкими красноватыми листьями водяного ореха. Листья нехотя расступались, пропуская кулас, но тут же сходились вновь и плотно затягивали водную дорожку за кормой.