Повести и рассказы

Наступило долгое молчание. Видя, что ярость отца выдохлась, Турсуной, с трудом разжав зубы проговорила:

— В гости пойду.

— К кому? — Тургунбай старался говорить спокойно, как будто ничего не произошло.

— К подругам.

— В гости к нашей ширинташской рвани и в старой парандже можно сходить. Новая пригодится к свадьбе, — снова повышая голос, сказал Тургунбай.

Девушка промолчала.

Не дождавшись ответа, Тургунбай, сутулясь, вышел из комнаты и громко захлопнул за собой дверь.

После разговора с дочерью старик долго не мог успокоиться. Неожиданное упрямство девушки напугало Тургунбая. «Подумать только, даже имя святого ишана оказалось бессильным перед упрямством этой девчонки». Тургунбай передернулся, вспомнив, что дочь назвала святого ишана старым козлом. Отплевываясь, он ворчал про себя: «Как язык-то повернулся? Святого человека сравнить с вонючей скотиной. За такое дело камнями побить, и то мало. Как собаку, камнями побить».

Размышляя над тем, как заставить Турсуной подчиниться, он механически повторил: «Старым козлом назвала… ох, греховодница!» И вдруг ему представилось, что Исмаил Сеидхан действительно чем-то похож на старого козла. Тургунбай даже улыбнулся такому неожиданному сходству, но тотчас же испугался своих мыслей и запричитал:

— Тьфу! Наваждение! И я… Туда же, старый дурак. Велик аллах! И как я мог такое подумать…

Боясь, что и его одолеют нечестивые мысли, мысли, оскорбительные для святого ишана, Тургунбай торопливо вышел из комнаты.

— Баймурад! — позвал он батрака.

Но никто не отозвался на его зов.

— Баймурад! — повысил голос Тургунбай. Но батрак не подбежал и на этот раз. Гнев закипел в груди Тургунбая. «Что они?! Сегодня нарочно взялись злить меня?! — пронеслось в его голове. — Сначала родная дочь, а теперь этот выродок».

— Баймурад! — заорал он так, что у самого зазвенело в ушах. — Где тебя шайтан носит, грязная шелудивая собака.

На женской половине двора стукнула дверь амбара, в которой хранились сласти.

«Слепая дура Ахрос возится там и ничего не слышит, а этот пес пользуется, — с яростью подумал Тургунбай. — Опять до сладостей дорвался».

С женской половины во двор торопливо вбежал Баймурад. Испуганно глядя на хозяина, он просеменил к террасе и остановился, по-собачьи уставившись на хозяина. В уголках губ Баймурада белели кусочки халвы.

Тургунбай не спеша спустился по ступенькам, молча приблизился к побелевшему от страха батраку, на мгновение задержался, словно примеряясь, а затем коротким, но сильным ударом стукнул его по зубам. Баймурад, как подкошенный, свалился на землю. Из разбитого носа и рта хлынула кровь.

— С-с-собака, — свистящим голосом проговорил Тургунбай, чувствуя, что после удара у него сразу стало легче на душе. — Собака! Только жрать!

Баймурад поднялся, сгребая ладонью кровь, заливавшую подбородок. Тургунбай снова сжал кулак. Баймурад закрыл глаза, но оставался на месте, покорно ожидая удара.

Но Тургунбай внимательно осмотрел свой сжатый кулак и опустил его.

— Пойдешь, собака, и пригласишь соседа Маткарима, Алимджана-байбачу и Хамракула-бобо. Скажешь, дело есть. А потом подашь чай. Живо!

* * *

К тому времени, когда азанчи затянул свой призыв к молитве, Тургунбай выполнил многое из того, что ему наказывал Исмаил Сеидхан. Трое почтенных односельчан недаром провели несколько часов у него в гостях. Недаром также была выпита дюжина чайников чая с халвой, изюмом и сдобными лепешками.

Проводив гостей, Тургунбай отправился в мечеть. За ним, оборванные и грязные, не сегодня накормленные почти досыта, потянулись его батраки. Баймурад остался дома. От удара хозяйского кулака лицо его так распухло, что Тургунбай, посмотрев на батрака с презрением, сказал:

— Следи за домом.

Тургунбай был доволен собой. Маткарим, Алимджан-байбача и Хамракул-бобо — кишлачные толстосумы, правда, менее значительные, чем Тургунбай, — с первых же фраз поняли, чего добивается Исмаил Сеидхан. Все трое изъявили желание вступить в «Улему» и сплоченно действовать против надвигающейся с севера грозы.

«Вчера, после разговора со святым ишаном, нас было в кишлаке только пятеро. Сегодня каждый из пятерых привлек к святому делу не меньше чем по три человека. Значит, двадцать самых уважаемых и состоятельных людей в кишлаке сговорились действовать заодно. А у этих двадцати весь кишлак вот где сидит, — в лад своим мыслям Тургунбай нежно похлопал себя по карману. — Сила! Во имя аллаха, святое дело корана и шариата не останется беззащитным. Мы всю голь за собой потянем. Пусть только тронут нас, наши земли, нашу воду. Священную войну объявим. В порошок сотрем неверных».

Мечеть была переполнена народом. Тургунбай, сняв обувь у входа в дом молитвы, неторопливой походкой знающего себе цену человека прошел в первый ряд молящихся и опустился на колени рядом с Абдусалямбеком. До начала молитвы будущие родственники успели обменяться несколькими фразами.

После обычных вопросов о здоровье и благополучии, Тургунбай как бы между делом сообщил собеседнику: