Повести и рассказы

В томике, который читал сейчас капитан, белокурый сверхчеловек геройствовал в Аравии, и благородные арабы называли его Кара-бен-Немси, то есть Карл, сын немца. Арабы называли его так потому, что все немецкое считали самым наилучшим, достойным почитания.

Капитан, безжалостно оставив Кара-бен-Немси в самом безвыходном положении, прервал чтение, закурил и со вкусом затянулся. В доме фрау Нидермайер книг, кроме библии и полного собрания сочинений Карла Мая, не было. Равнодушный к библии даже в тех случаях, когда ее украшали рисунки знаменитого Доре, капитан вознамерился одолеть несколько десятков романов Карла Мая: Бунке не раз слыхал, что Карл Май является любимым писателем Гитлера. В разговоре с тетушкой Кларой капитан сказал, что с его стороны глупо не знать писателя, которого так ценит фюрер, и что это легкомыслие он постарается загладить, если фрау Нидермайер разрешит пользоваться ее книгами. Старушка ничего против не имела, и капитан каждый день по нескольку часов проводил за чтением романов Мая. Зато вечерние часы и значительную часть ночи капитан Бунке отдавал «Золотому быку» или прогулкам по улицам и окрестностям Борнбурга.

Капитан не успел докурить сигарету, как в комнату вошел его денщик Франц.

— Старушка отправилась в деревню, — заговорил он, не ожидая вопросов капитана. — Сказала, что вернется завтра к вечеру. Просила меня присмотреть за домом. Доверяет.

— Садись, — кивнул головой Бунке. — Трупы видел?

— Видел. Это — солдаты, которых мы встретили, когда шли сюда из гостиницы.

— Я так и думал.

Треск мотоцикла под окном заглушил слова Бунке. Капитан недовольно поежился:

— Кто там?

— Лейтенант Гольд, — доложил Франц, выглянув в окно. — Он, по-моему, или очень пьян, или ему начальство здорово всыпало.

— Ладно, — быстро сказал капитан. — Пусть нам никто не мешает. Запри калитку и никого не пускай.

Фриц Гольд стремительно вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Он запыхался, хотя только что слез с мотоцикла. На красном, распаренном лице блестели капельки пота.

— Зигфрид, — понизив голос, заговорил он вместо приветствия. — Мне надо поговорить с тобой, как с самым близким другом. Я мчался сюда сломя голову. Мне не с кем больше посоветоваться. Не у кого попросить помощи.

— Говори, Фриц, — спокойно ответил Бунке. — Обещаю тебе сделать все, что могу.

— Вот-вот, — обрадовался Гольд. — Это самое главное. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?

— Франц, коньяку! — крикнул Бунке.

Франц молча принес и поставил на стол бутылку и две рюмки.

— Пей, Фриц! — пригласил Бунке.

Гольд выпил одну за другой три рюмки коньяку и, крякнув, уставился на Бунке.

— Слушай, Зигфрид. Произошла страшная, совершенно непонятная вещь. Я попал в такую переделку, что хоть пулю в лоб пускай.

— Ты проигрался? — сочувственно спросил капитан. — Сколько?

— Мне уже нечего проигрывать! — раздраженно крикнул Гольд. — Хуже, Зигфрид, чем самый крупный проигрыш, гораздо хуже. — Наклонясь к самому уху капитана, он рассказал о встрече с Гретой, а заодно и историю семьи Шуппе и Верков. Он не скрыл даже и то, зачем Лотта была вызвана в Грюнманбург и какие разговоры ходят о лаборатории «А». Капитан слушал внимательно, не пропустив ни слова.

— Что же мне делать, Зигфрид? — спросил, наконец, лейтенант. — Ведь, кроме грязной истории с этой еврейкой, на мне еще и расстрел Макса Бехера. Мне не поздоровится, если в Грюнманбурге остались его друзья. Что делать?

— Да-а. Красные таких штук не прощают. Я тебе не завидую, — неторопливо ответил Бунке. — Если бы пришлось выбирать между самым паршивым участком на переднем крае и твоим положением… я бы выбрал передний край.

— Я сам согласен уехать сейчас, куда угодно, хоть на фронт!

— А в самом деле, почему бы тебе не попроситься в действующую армию? Это, пожалуй, выход.

— Что ты, Зигфрид. Ни с того, ни с сего…

Капитан ничего не ответил. Гольд сидел, как на иголках: молчание капитана угнетающе действовало на него.

Но Бунке не спешил на выручку перепуганному эсэсовцу. Спокойно, даже меланхолично он помял в пальцах сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Время шло. Капитан мастерски пускал в воздух ровные колечки дыма, рассеянно наблюдая, как они медленно тают в воздухе.

— Что мне делать, Зигфрид? — не выдержал Гольд.

Капитан неторопливо потушил сигарету и поднял глаза на Гольда:

— Когда ты видел Грету Верк?

— Сегодня, часа полтора-два тому назад.

Бунке сожалеюще посмотрел на Гольда и с глубоким убеждением ответил:

— По-моему, тебя надо расстрелять. Конечно, если гестапо узнает все, о чем ты мне рассказал, то до завтрашнего утра тебе не дожить.

— Ты что, с ума сошел? За что? — воскликнул Гольд.

— Во-первых, за то, что ты сразу не сообщил гестапо о проникновении врага на секретнейший объект. На такой объект, от которого зависит судьба великой Германии.

— Но я могу сейчас же сообщить. Я пойду… — вскочил с дивана Гольд.

— Садись, — оборвал его капитан. — Прошло уже два часа. За это время она, боясь разоблачения, могла все записи, расчеты и формулы передать своим сообщникам.

— Что же делать?! — беспомощно опустился на место Гольд.