Повести и рассказы

Он теперь ясно понимал, что крестьяне смеются над ним, потому что Одинец им — свой, а он — городской человек, барчук — им чужой. Сами лесные жители, они любят этого лесного великана. Он им не причиняет вреда, и они не хотят его смерти. Они гордятся им и злорадствуют над выскочкой, посягнувшим на их любимца. Они заодно с Одинцом, заодно со всем этим диким, полным неожиданных страхов лесом.

Охотник потерпел жестокое поражение, стал посмешищем в глазах крестьян, и это терзало его самолюбие.

Теперь он и сам начинал сознавать, что недостоин такого трофея, как голова Одинца.

«Мало каши ел!» — сердито дразнил он себя словами бородача. — Поживи-ка здесь с Одинцово, так, пожалуй, будешь в лесу как у себя в городе. Тогда и охоться».

На следующее утро, когда он кончил сдирать шкуру с лося, к нему подошел Ларивон.

— Глянь-ка, тебе, надо быть, почтарь письмо подал. С городу, видать.

И крестьянин протянул узкий голубой конверт, надписанный легким женским почерком.

Охотник почувствовал, как яркая краска залила ему лицо, и сердито буркнул:.

— От сестры! Сунь вон в куртку: потом прочту. Ларивон положил конверт в карман куртки и присел поболтать о разных разностях.

Охотник спешно кончил работу, вымыл руки, схватил ружье и заявил, что уходит в лес.

Ноги сами привели его на знакомое место: к болоту. Он сел на пенек, прислонил ружье к дереву и крепко задумался.

Нераспечатанное письмо хрустело во внутреннем кармане куртки. Но он не спешил его прочесть, нарочно медлил, как медлит человек перед прыжком в холодную воду.

«Ну, что ж, — думал он, — пусть смеется! Не могу же я, в самом деле, бросить университет и тысячу раз подвергать себя смертельной опасности. Она небось никогда не ночевала одна в лесу. Пусть-ка попробует. Или пусть с Одинцом встретится. С меня довольно!»

Выходило не очень убедительно — он это сам чувствовал, — но еще хуже было признаться себе что страшно вскрыть письмо и прочесть насмешливые фразы.

Охотник стал смотреть на болото.

На бесчисленных желтых кочках бессильно поникла трава. Кой-где под ней просвечивала холодная ржавая вода. Недалеко от берега, как древний замок, высилась темная, круто закругленная стена леса: остров на болоте.

Охотник подумал, что видит эти места в последний раз, — и почувствовал грусть. Унылый и дикий простор лесного болота впервые показался ему красивым. А сколько жутких, никем не изведанных тайн хранили его молчаливые кочки! Это место можно возненавидеть, но забыть его скоро нельзя.

Охотник стряхнул с себя раздумье, торопливо вытащил письмо и вскрыл его.

В письме не было обращения.

«Вчера читали Ваше письмо вслух, — сразу начиналось оно. — Много спорили, кто-то предлагал даже пари, что Вам не убить Одинца.

Но я-то знаю, что, как бы ни был силен и осторожен зверь, человек всегда одолеет его. И я, кажется, начинаю ненавидеть Вас».

— Что такое? — изумился охотник. — За что?

«Я говорила Вам, что выросла в лесу и люблю лес со всеми его жителями. Для меня ненавистны вы, городские охотники. Вы распоряжаетесь деревьями и животными так, будто они существуют исключительно для вашего удовольствия.

В первый момент нашего знакомства я подумала, что нашла в Вас друга. Все в городе только и думают, что о городских своих делах и развлечениях. И уж если кто вспомнит про лес, или поле, или солнечный восход, так только — «ах!» да «ох!», «красота, прелесть!» Будто редкость какая.

А Вы так чудесно рассказывали про Одинца! Я видела его перед собой, как живого, во всем его диком, зверином великолепии.

И вдруг Вы заявляете, что едете убивать его! И заявили-то это только потому, что боялись показаться трусом.

Но я подумала: «Поживет в лесу, полюбит лесную жизнь, — и у него рука не поднимется на старого лося».

Ваше письмо отняло у меня эту надежду. Вы ничему, ничему не научились, и так вам и надо, что Одинец разбил Вам ногу; он ведь никого не трогает, если на него не нападают. Какое право имеете Вы отнимать у него жизнь? Чем он Вам-то помешал?»

«Новое дело! — совсем ошарашенный, подумал охотник. — Сама же так презрительно улыбнулась, когда я сказал, что еще не убивал лосей, а теперь…»

Он стал читать дальше.

«И лучше нам не встречаться больше, если Вы убьете Одинца: я никогда не прощу Вам этого…»

Охотник скомкал письмо и бросил его наземь.

«А я-то, осел, старался! — думал он. — Вот положение!»

Растерянный взгляд его упал на знакомые кочки. Без всякой связи со своими мыслями он вспомнил вдруг: «Там я убил Рогдая… Вот кто умел идти до конца!»

Вспыхнула злость. Все мысли в голове разом перестроились.

«Что же, значит, зря погиб Рогдай! Одинца защищать — нашла кого! И я хорош, — хотел уж отказаться! Ну, и пусть, а я тоже пойду до конца!»

Он перебежал глазами с кочек на берег болота — и вдруг замер, не смея дохнуть: великолепный и неподвижный, как статуя, на берегу стоял громадный лось.