Повести и рассказы

Все четверо собеседников с любопытством воззрились на компанию, о которой шла речь.

— А за что их арестовали? Опять какой-нибудь грабеж, вероятно…

Господин со шрамом на щеке и с тупым взглядом просиял от удовольствия, небрежно усмехнулся и, вызывающе посмотрев на Говедарова, начал:

— Я вам расскажу, — это целый роман. Надо бы сюда приехать Евгению Сю, — он бы здесь нашел для себя тему. Три года назад эти «патриоты-мученики» ночью проникли в контору Петреску в Браиле, взломали какими-то инструментами кассу и похитили около двух тысяч наполеонов звонкой монетой и бумажными деньгами!

— Так, так, об этой краже мы слышали, — перебил его Гробов. — Значит, это и есть те господа, которых тогда поймала полиция?

— Они самые… А теперь поглядите на них! Делают вид, что «мы лука не ели, луком не пахнем» — честные люди…

И господин со шрамом на щеке громко расхохотался.

— А я полагаю, что надо скорее жалеть этих пропащих людей, чем смеяться над их несчастьем… Три года в тюрьме!.. Страшно подумать… Эти люди заслуживают сострадания… Они искупили свой грех… — сказал печальный молодой человек с приятным лицом.

Говедаров молчал.

Господин со шрамом на щеке, с торжеством заметив явное смущение Говедарова, бросил на него нахальный взгляд и снова начал:

— А вы знаете, как эти почтенные господа объяснили на суде, что именно побудило их совершить ограбление?

— Как?

— Дам золотой, если догадаешься! Вы как думаете, господин Говедаров?

И молодой человек со шрамом нагло рассмеялся в лицо Говедарову.

— Представьте себе: они заявили, что пошли на грабеж с целью послужить народу! Ха-ха-ха!

— Опять — «послужить народу!» — заорал во все горло Гробов. — Теперь у нас все разбойники — народолюбцы. Приходят и раздевают тебя догола во имя народа! В нынешние времена все благородные слова исходят из уст всяких негодяев… В прошлом году у меня пропал новый цилиндр в саду Ставри, так, может, это они его стащили, а потом пропили в корчме во славу народа?.. А я себе голову застудил, пока искал его!

Господин Говедаров сидел, задумавшись; сейчас он невольно улыбнулся и посмотрел на блестящую, без единого волоса плешь на круглой голове Гробова.

Господин Гробов заметил усмешку Говедарова и рассердился.

— Что, господин Говедаров, вы смеетесь, да? Неужели это смешно? А что скажете вы о «патриотах-мучениках», которые взламывают двери и пробивают железные кассы?

— Скажу, что у нас, болгар, нет сердца! Великодушие — качество, чуждое нам, господин Гробов.

Господин со шрамом на щеке и с тупым взглядом принял еще более наглый вид…

— Великодушие?! По отношению к авантюристам, которые позорят честь нашего народа? Которые взламывают кассы честных людей, вместо того чтобы работать, и говорят, что украли две тысячи наполеонов не для себя, а чтобы вооружить какую-то новую чету! Хорошенькое великодушие!..

— Но все это правда, — хмуро проговорил Говедаров, — ведь вы на подобную цель не дали бы и ломаного гроша…

Господин со шрамом на щеке рассердился на эти слова, оскорбляющие его патриотизм. Он почувствовал себя обязанным пылко защищаться и особенно потому, что здесь присутствовал Гробов.

Но вдруг какие-то крики и говор прервали разговор собеседников. Все повернулись к дальнему концу кофейни, где несколько человек громко бранились с двумя венграми, грозя им кулаками.

То были хэши, с которыми сидел Македонский. Официанты старались прекратить ссору, которая все разрасталась, грозя перейти в драку.

Больше всех горячился молоденький хэш с изможденным от лишений лицом, длинными растрепанными волосами и голубыми, горящими яростью глазами. Но он не мог проронить ни слова. Голос у него пресекся от бешенства.

А Македонский громко кричал, со злобой тараща налитые кровью глаза на венгров.

— Глумитесь, а? Туркофилы! Варвары! Стыдно вам, европейцам!.. Если я еще раз услышу от вас такое, я вам зубы вышибу. Будете помнить, что за человек Македонский… Или ведите себя как христиане, или убирайтесь вон отсюда! Болгария горит, а вы издеваетесь… Посмотрим, как их поколотят, ваших турецких героев… Всех их уничтожим, всех до одного! Да здравствует генерал Черняев!

— Долой Турцию! — выкрикнул другой хэш, тощий и бледный, топнув при этом ногой с такой силой, что вокруг зашатались все столы.

Все посетители встали и окружили ссорящихся. Венгры не отступали и ругались по-немецки. Один из них еще сжимал в руке газету «Нойе Фрайе Прессе». Среди публики начался ропот: она явно сочувствовала венграм, а те осмелели, увидев общие симпатии на их стороне. Болгарские хэши остались в одиночестве. Слышался только громкий голос господина Гробова, который встал с места и, не приближаясь к группе ссорящихся, громко кричал:

— Безобразие! Безобразие! И сюда забрались пьяные!..

Эти слова явно относились не к венграм. Оба собеседника господина Гробова уже ушли из кофейни.

Но вдруг Говедаров, пробившись сквозь толпу, подошел к молодому разъяренному хэшу, который все еще стоял в угрожающей позе и, немой, бледный, дрожащий, показывал кому-то кулак. Говедаров схватил его за руку и сказал сострадательным и умоляющим голосом: