Повести и рассказы

— Запах камня в доме — от Дейда. Я не знал этого точно до тех пор, пока вы с Дейдом не подошли ко мне, когда я стоял там один. Пока мы были в здании, я думал, что это, наверно, от мраморного пола, а не от Дейда, но запах остался и тогда, когда мы вышли наружу. От Дейда пахнет камнем. От Евы — сеном и медом и еще чем-то другим, только чем, я не знаю. От Флоры Уолз пахнет холодной водой и зелеными листьями.

— Тебе нравится Флора? — сказал Ивен.

— Если хочешь знать, она мне нравится по-настоящему, — сказал Рэд. — Фэй и Фанни мне тоже нравятся, но по-настоящему — только Флора.

— Почему?

Ивен хотел это знать. Он хотел знать, почему его сыну понравилась Флора. Почему понравилась Суон ему самому, Ивену? Почему он решил, почему поверил, что из всех женщин на свете Суон — та единственная, которая для него и с которой ему иметь сыновей и дочек, та единственная, с которой он просто и с удовольствием покорится бессмыслице жизни? Почему он все еще любит Суон?

— Я люблю ее, — сказал Рэд, — потому что мне хорошо с ней.

— Что же она такого делает, от чего тебе хорошо с ней? — сказал Ивен. — И как?

Что делала такого Суон, от чего ему было хорошо а ней? Как она превращала для него в веселье и радость эту жизнь со всей ее горечью и нелепостью? Как она заставляла его радоваться тому, что и он живет на свете, что ему это выпало? Как? Как она это делала?

— Послушай, папа, — сказал Рэд, — она любит меня и все, от этого мне и хорошо с ней. Понимаешь, мне очень хорошо от того, что такая девочка, как Флора, любит меня. Я никогда раньше не встречал такую девочку, как Флора.

— Она особенная?

— Да. Она не такая, как все девочки, которых я встречал. Она совсем другая.

— Чем же она другая?

— Ну… во-первых, она хорошенькая, разве нет?

— Да, конечно.

— А ведь сколько девочек совсем не хорошеньких, — сказал Рэд. — И еще — когда она разговаривает, мне хочется смеяться. Меня смешат и ее губы, и ее голос. И вдобавок она говорит вещи, совсем не похожие на то, что говорят другие девочки.

— Ну и что она говорит?

— О, она говорит особенные вещи. Я забыл что, но она говорит их так, будто понимает. А самое главное — она особенная, потому что я нравлюсь ей.

— Ты уверен?

— Ну-у… я не уверен, — сказал Рэд, — но думаю, что нравлюсь.

Был ли сам он уверен, что Суон хоть когда-нибудь его любила? Не было ли это всего лишь предположением? А что если было так: ему показалось, что она его любит, оттого что сам он ее полюбил, и ни у кого из них никогда не было уверенности в другом, каждый строил догадки, предполагал и рассчитывал на вероятность того, что предположение его — не пустое. Он поверил в то, что она его любит. Не оттого ли, что им разговаривалось друг с другом весело и, приглядываясь друг к другу, они подмечали одинаковость чувств и желаний? Но не могли ли одинаковые желания и чувства проснуться в каждом из них по отношению к кому-то другому? Могли, конечно. Так что же то было — то, из чего рождалось и росло убеждение, что они любят друг друга? Не их ли вера, что сложившееся между ними должно иметь продолжение, длиться всегда, с появлением на свет сыновей, дочерей, как уже появились Рэд и Ева? Не из этой ли веры создалась их любовь, создалось нечто — ясное и осмысленное?

— Ты бы чувствовал себя несчастным, если б не нравился Флоре? — сказал мужчина. — Или если бы нравился ей не больше, чем другой какой-нибудь мальчик?

— Какой другой мальчик? — сказал Рэд.

Ивен рассмеялся, ну, просто разразился смехом, потому что вопрос был точно такой, какой в подобных обстоятельствах он задал бы сам, в свои сорок четыре.

— Не знаю, — сказал он. — Любой мальчик. Любой другой мальчик. Если бы ты нравился ей не больше, чем любой другой знакомый мальчик, ты бы почувствовал себя несчастным?

— Мне б этого не хотелось, — сказал Рэд. — А разве ей нравится другой мальчик? Ты что-нибудь знаешь, папа?

— Нет. Мне просто интересно, сделаешься ли ты от этого несчастным? Вот и все.

— Конечно, сделаюсь. Я ее люблю, а если я люблю ее, значит хочу, чтоб и она меня любила. Если она моя любимая, я не хочу, чтоб у нее был другой любимый.

— Ну а если она тебя любит, — сказал Ивен, — но при этом ей нравятся и другие мальчики?

— Как же так может быть?

— Не знаю, но допустим, что так случилось. Допустим, что это так.

— Я б не хотел такую любимую.

— Может, и не хотел бы, но предположим, она по-прежнему остается твоей любимой, хоть ты и знаешь, что ей нравятся другие мальчики. Сделаешься ли ты от этого несчастным?

— Страшно несчастным, — сказал Рэд. — Я хочу, чтоб моя любимая любила меня так же, как я ее.

— Почему, Рэд?

— Не знаю. Просто хочу и все. Я собираюсь сказать ей — до того как мы уедем в Пало-Альто, — что я люблю ее, и собираюсь спросить, сама она любит меня или нет. Если да, то когда мы в следующий раз приедем к Дейду, я пойду к ней домой один, чтоб увидеть ее, потому что она моя любимая.

— Один?

— Да, — сказал Рэд и погодя добавил: — Она сказала, что ее папа ненавидит ее маму. Она сказала, что ее мама ненавидит ее папу. Почему они ненавидят друг друга? Они — отец и мать Флоры. Как они могут ненавидеть друг друга?