— Самая удивительная как в красе, так и в правоте своей, — сказал муж. — Самая прелестная, самая рыжая.
Отец ушел в другую комнату, и мальчик остался один. «Самая прелестная, самая рыжая». Это вот они и называют поэзией. А глаз у него все-таки побаливает. Но ничего, он еще доберется до этой девчонки. Он еще проучит ее и за синяк под глазом, и за то, что она обозвала его особенным мальчиком. И пусть только она еще раз посмеет сказать, что он не брат Билла Макги.
Мальчик довольно долго просидел на стуле, как ему и было велено. Он слышал, как его мать и отец разговаривали о нем и о себе самих, и еще о каком-то Флойде, который якобы должен был знать, что творится с их мальчиком и почему он хочет быть Эдом Макги, а не Поэтом Коббом. Ему до тошноты надоел этот Флойд. Он просто возненавидел этого Флойда.
— Кто такой Флойд? — сказал он.
— Что? — сказал отец.
— Кто такой Флойд?
— Зигмунд Флойд, — сказал отец. — Друг семейства.
— Зигмунд Флойд! — сказала мать. — Ну и шутник же ты, Джордж! Поэт, — сказала она, — твои родители хотят поговорить минутку.
— И долго я должен сидеть здесь?
— Пока я не скажу, что ты можешь перестать.
— Что перестать?
— Перестать сидеть.
— Как это можно перестать сидеть?
— Перестань задавать вопросы, — сказала его мать.
— Почему мы никогда не ходим в церковь? Они бывали там каждый год. Почему бы и нам не пойти туда, ну хоть раз?
Ни мать, ни отец не удостоили его ответом. Он слышал, как они разговаривали. Они не были ни одинокими, ни печальными, ни обиженными. Они были просто-напросто «прекраснейшие из прекрасных», он — красавец, она — красавица, самая прелестная, самая рыжая.
— Почему вы сделали своим сыном меня, а не кого-нибудь другого? Кого-нибудь, кого вы любили бы и брали бы в церковь хоть раз в год.
Мать и отец не отозвались и на это. Они все еще продолжали свой разговор.
— Я люблю вас, — сказал он. — Почему вы меня не любите?
Он любил их, и даже очень. Он любил их так сильно, что они и представить себе не могли, до чего он их любит. Он любил их так, как миссис Макги любила своего Билла, но они не любили его так же, как он их.
— Раз вы не любите меня так, как я вас люблю, — сказал он, — то я не хочу больше жить с вами. Я уйду к миссис Макги.
— Ах, перестань, пожалуйста, — сказала его мать.
— Не перестану, — сказал он. — Я уйду к миссис Макги, — сказал он. — Не хочу я быть поэтом. И не хочу, чтоб меня звали Поэт Кобб. Такого имени и нет вовсе, — сказал он. — У других людей имя как имя, — сказал он. — У других людей отец как отец и мать как мать, а не поэт и актриса. Не мужчина и женщина, которые вечно говорят про какого-то Флойда. И почему бы вам не завести себе кого-нибудь вроде вас самих вместо такого, как я? — сказал он. — Разве вам не лучше будет?
Когда его отец и мать наконец вышли, оба они были элегантно одеты, и оба были очень красивые, очень обаятельные, и мальчик любил их в эту минуту так сильно, что они и представить себе не могли, до чего он их любит.
— Мы приглашены, Поэт, и должны идти, — сказала его мать. — Но прежде чем уйти, мы хотели бы сказать тебе что-то очень важное. Нам кажется, тебе следует знать это. Мы любим тебя. Твой папа любит тебя, и твоя мама тоже любит тебя. Мы любим друг друга. Мы любим искусство и красоту и все другое, ради чего стоит жить на свете.
— Я ненавижу и искусство, и красоту, — сказал он.
— Ну нет, не может быть, — сказала его мать.
— Я все ненавижу.
— Ладно, Поэт, — сказала его мать. — С тобой остается мисс Гарден. Она поможет тебе принять ванну, накормит и уложит спать.
Она обернулась к мисс и сказала:
— Мисс Гарден, Поэт опять подрался. Прошу вас, присмотрите за ним.
— Хорошо, миссис Кобб.
Мать и отец Поэта поговорили о чем-то с мисс Гарден, потом они обняли на прощание мальчика, расцеловали его, и мать шепнула ему на ухо:
— Я так люблю тебя, мой мальчик, мой бесценный малыш.
И отец сказал ему очень тихо:
— Спокойной ночи, Эд. Спокойной ночи, Эд Макги.
Радость захлестнула его. В первый раз отец и мать были так нежны с ним, и теперь он любил их больше, чем когда-либо.
После ухода отца и матери мальчик подождал, пока мисс Гарден пойдет приготовлять ему ванну, и как только заслышал шум воды, — выскочил из комнаты и, торопясь, чтобы уйти незамеченным, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз по лестнице. Он выбрался на улицу через черный ход и помчался к дому миссис Макги.
На улице было темно и пусто. Он поднялся на крыльцо и постучался. Мгновение спустя миссис Макги отворила дверь, и мальчик сказал:
— Он был моим братом, миссис Макги. Он был моим настоящим братом.
— Билл захлебся, — сказала миссис Макги.
— Я каждый день буду приходить к вам, — сказал мальчик, — потому что он был моим братом.
Потом он спустился по лестнице и остановился перед домом. А миссис Макги вышла на крыльцо. Она стояла на крыльце — ничего не понимающая, ни искусства, ни красоты, ничего вообще. И вдруг она застонала, тихо, жалобно, и от этого он чуть было не расплакался.