Повести и рассказы

— Не представляю, — растерялся Черныш. — Как же это — «не иду»? В таком случае я, извиняюсь, отказываюсь.

И он пошел к выходу. Никто не удерживал его.

— Вот и отказался, — повторил Черныш и, остановившись, обернулся к Чаплину. Тот молча сидел, не желая вмешиваться. Пусть сами решают как знают — ему, в конце концов, все равно, с Чернышом уйдет Лиза или с Йоркой Кащеевым.

Йорка Кащеев, усмехаясь, глядел на Черныша.

— Эге! — сказал он. — Личико-то каково! Расскажите: как на том свете — хорошо? Вы когда, малахтарь, оттелева приехали?

Черныш заговорил, моргая глазами:

— Это что же выходит? Это за что же вы из меня комедию устроили?

Чаплин молчал. Черныш озлился вдруг.

— Отказываюсь! — закричал он. — Не надо мне этого. Сам отказываюсь. Мне невеста не понравилась: очень некрасива!

— Но-но, — перебил Йорка Кащеев. — Ступай, ступай. Нечего фасон давить.

— Это не ты, сукин сын, меня гонишь, а я сам по своей воле ухожу! — кричал Черныш. — И всем так представлю: некрасивая невеста. В стихах пропечатаю. Эх, время не то: завертелись бы вы у меня все вьюном!

И он ушел.

— Да, — сказал Йорка Кащеев, — на таком самолете далеко не улетишь. Очень древний самолет, покореженный. И мотор, должно быть, с течью.

И он взглянул на Чаплина.

— Дерьмо! И откуда только такие хари повылазили!

— Действительно, — подтвердил Чаплин. — Он так себя повел, что я и не ожидал даже.

Йорка Кащеев с ненавистью отвернулся от него и обратился к Лизе:

— Идем ко мне.

— Идем, — отвечала Лиза.

И Чаплин остался один в комнате. Он придвинул к себе тарелку с винегретом и спокойно стал есть: ведь его ни в чем нельзя было обвинить, он вел себя вполне лояльно.

В эту ночь дворничиха, постояв у двери Йорки Кащеева и послушав, пошла к себе, покачивая головой и бормоча:

— Нет, видно, не сестра. Так с сестрой люди не поступают.

VII

Узкая улица, пересекающая проспект, была темна. Только в шестом от проспекта доме весь первый этаж был ярко освещен: тут помещался ресторан. Перед рестораном терпеливо ждали извозчики, у подъезда толкались папиросники. А внутри, там, где светло и дымно, оркестр заглушал пьяный гул. Там шумели люди, которых ничто — даже угроза расстрела — не смогло бы заставить отказаться от вина.

Черныш первый раз был в таком большом ресторане. Он, попивая вино, оглядывал залу и людей с восторгом и недоумением. Он уже допил бутылку, когда за одним из столиков зашумел человек в военной фуражке без звезды и в штатском костюме. Человек кричал:

— Деньги требовать? Да я, может быть, кровью за это пиво заплатил!

Официант, взяв его за плечи, тихо толкал к выходу. Шумный человек, размахивая руками, не в силах был даже обернуться к официанту. Бессмысленно выпучив черные сердитые глаза, он выпускал матерную брань в количестве, изумительном даже для метрдотеля, который очень любил ругаться и матерился вкусно и со смаком.

Выпитое пиво и дружеские толчки официанта бросали человека из стороны в сторону и кинули наконец к столику, за которым пил инвалид. У инвалида не хватало левой ноги, и недостающую ногу заменял ему костыль, прислоненный рядом к стене. Пьяница схватил костыль и взмахнул им. Официант отпрыгнул, сидевшие за ближайшими столиками вскочили, убегая от ударов.

Инвалид крикнул:

— Костыль сломаешь, сволочь!

Никто не обратил внимания на крик инвалида. Было ясно, что костыль погибнет в драке. А инвалид привык к этому костылю, как к ноге. И как он теперь — и без ноги и без костыля — вернется к себе в конуру?

— Отберите костыль! — крикнул он снова. — Это мой костыль!

Человек в богатырке и кавалерийской шинели подошел с другого конца ресторана и, вступая в опасный круг, где каждому грозил удар костылем, не замедлил, а, напротив, ускорил шаг. Он схватил скандалиста за кисти рук, — и костыль упал на пол. Кавалерист ткнул человека в грудь кулаком, пихнул в объятия официанту и подошел к инвалиду:

— Это ваш костыль? Получайте.

Инвалид схватил костыль обеими руками.

— Спасибо!.. Век не забуду… Словно ему вернули отрезанную ногу. Кавалерист сказал:

— Мне фамилия — Черныш. Вот как. Будем знакомы.

Инвалид отвечал:

— Известная фамилия, слышали.

— Где слышали? — спросил Черныш.

— Да уж слышали, — сказал инвалид уклончиво. Он никогда не слышал такой фамилии, но просто хотел польстить спасителю.

Черныш внимательно глядел на него.

— Ладно. Тогда давай вместе пить будем. Погоди только — с того столика снимусь.

Вернувшись, он снова стал глядеть на инвалида.

— Вспомнил, — заявил он. — Это я тебя на полигоне недострелил. Это ты у меня вьюном вертелся! Представляю теперь.

— Извиняюсь, — отвечал инвалид. — Я в Красной Армии служил и вот честное слово кладу, что ни разу меня еще не расстреливали.

— Врешь, — отвечал Черныш. — Ты генерал!

— Что вы, товарищ! — испугался инвалид. — Да разве генералы без ног бывают? Нет, уж никак я не генерал — что вы, товарищ!

— Таишь, — сказал Черныш, — скрываешься. А я без утайки живу, все у меня известно. Моя жизнь как стеклышко. Моя жизнь — вот она…

И он разжал кулак, показывая очень широкую ладонь. Продолжал неожиданно тихим голосом: