Он не успел еще опустить ногу на землю, как черный пень появился опять. Он с треском и грохотом взорвался из травы и стремительно помчался прочь, забирая все выше над гарью.
Охотник, растерявшись, слишком поздно сорвал ружье и выпалил в воздух, не успев даже донести приклада до плеча.
— Дурак набитый! — громко выругал он себя, едва устояв на ногах от сильной отдачи в грудь. — Глухаря испугался! На десять шагов подпустил, — тут бы его и пулей можно, сидячего!
Он выбросил пустую гильзу из ружья, вложил новую и снова двинулся на лай.
Собака тявкала теперь близко — за перелеском, — но охотник думал о своем.
«И что за место такое дикое! Подумать только, что я в каких-то семидесяти верстах от города с его каменными домами, трамваями, автомобилями… Точно в сибирскую тайгу попал. Лоси и этот громадный глухарина… Как я его все-таки за пень принял? „Чисто что оборотень“, — вдруг вспомнились слова Ларивона. — Так вот он, колдунский-то мошник. Действительно, ловкая птичка! С лосем покончу, надо будет и ее добить: тоже ведь, пожалуй, больше таких громадин не увидишь».
Охотник пересек уже перелесок и вышел к болоту. Собака сидела у самых кочек.
Он подошел к ней и стал внимательно разглядывать землю.
Следы лося вели прямо в воду. И на ближней кочке был ясный отпечаток круглого вырезанного спереди копыта.
«Ага, голубчик! — весело подумал охотник. — Не так уж ты хитер, как думают. Просто по кочкам прыгать мастер. Это, конечно, легче, чем исчезать под землю с такой тушей!»
И, не раздумывая долго, он прыгнул на ближнюю кочку.
След копыта был и на следующей кочке. Охотник перебрался на нее.
Но высокая кочка закачалась под ним, накренилась — и стала погружаться в воду. Охотник еле успел перескочить назад на твердую землю.
«Странно! — подумал он, глядя на грязные пузыри, выскакивающие на ржавой воде. — Ясно же, что он ступал по кочкам! Вот и остров недалеко».
Болото шло широким полукругом. С середины его поднимался остров с высоким темным лесом.
«Отлично! — сообразил вдруг охотник. — Значит, надо сначала послать пса. Он-то уж пройдет получше лося».
— Рогдай, сюда!
Пес поднялся и подошел к хозяину.
Это был старый, рыжий, с черным чепраком, гончак, с широкой грудью и крепкими ногами. Он внимательно глядел в глаза хозяину, не позволяя себе никакой фамильярности вроде виляния хвостом или собачьей улыбки.
— Вперед! — приказал хозяин, показывая на кочки.
Пес опустил голову и не тронулся с места, точно и не слышал приказания.
— Трусишь, бестия! — разозлился охотник. — Нет, врешь, пойдешь у меня.
Он поднял валявшийся на земле сук и замахнулся им.
— Вперед, ну!
Пес поджал хвост, нерешительно помялся на месте — и все-таки прыгнул на первую кочку.
— Иди, иди! — приказывал охотник, подталкивая его сзади суком. — Ну?!.
Пес прыгнул на вторую кочку, потом на третью и остановился, беспомощно озираясь на хозяина. Видно было, как кочка под ним медленно погружается в воду.
Но охотник был неумолим. Он принялся швырять в пса сучьями.
Тогда Рогдай, протяжно и жалобно, как над покойником, завыл.
— Что за черт! — ругнулся охотник. — Быть этого не может! В собаке и двух пудов нет, а в Одинце тридцать.
И вдруг, остервенев, гаркнул:
— Вперед, Рогдай!
Грозный окрик хозяина подействовал. Рогдай прыгнул.
Четвертая кочка разом пошла под ним в воду. Рогдай успел только повернуться мордой к хозяину.
— Сюда, сюда! — крикнул охотник, поняв, что верный пес в беде.
Но где там! Ноги уже завязли в топкой тине. Напрасно сильное животное билось, стараясь вытянуть их и добраться до ближней кочки. Рогдай погружался.
Охотник бросил к самой морде собаки большой сук, в расчете, что она сумеет на него опереться.
Рогдай схватил сук зубами и глядел на хозяина. В глазах у него была такая мольба, что охотник не выдержал — и прыгнул к нему.
Но расхлябанная уже кочка сразу пошла под воду. Пришлось вернуться.
Охотник стоял опять на твердой земле и с отчаянием смотрел в глаза погибающему другу.
Рогдай молчал. Он только пристально уставился влажными, все понимающими глазами в лицо хозяину.
Охотник схватил ружье и, стараясь не встретиться взглядом с глазами Рогдая, раз за разом выпустил три пули в то место, где должно было находиться под водой тело собаки.
Когда через минуту он решился взглянуть на болото, — глаз Рогдая над ним уже не было.
Только медленно поднималась из ржавой воды окровавленная кочка.
В тайное убежище Одинца еще никогда не заглядывали ни люди, ни собаки. Он знал это и был спокоен.
Одинец стоял над глубоко вросшим в землю камнем и равнодушно слушал, как заливается напавшая на его след собака.
Круглый приземистый камень под ним напоминал широкий пень и весь, как пень, оброс ржаво-желтыми лишаями. За камнем, под густыми ветвями столетней ели, трава и мох были примяты, обнажили черные проплешины земли. Тут, в небольшом углублении, и была лежка старого лося.
Одинец был дома.
Солнце стояло над вершиной ели, возвещая полдень — час дневной дремы зверей. Но лось не ложился: он ждал друга.
Как удивились бы окрестные крестьяне, узнав, что у Одинца есть друг!