Повести и рассказы

Красивое лицо отца, рельефная маска из какого-то изысканно-тонкого каучукового материала, искуснейшего подобия человеческой кожи, с такой же заботливостью было положено на другую тумбочку; маска выглядела настолько живой, что Стивен при виде нее вздрогнул. Ее, казалось, вымыли, смазали каким-то бесцветным кремом, чуть ароматным, и наложили на гипсовое изображение мужского лица; эти глаза тоже были широко открыты, но выглядели более живыми, более человеческими, чем у манекена. Завороженный ужасом, с любопытством маленького ребенка Стивен протянул руку, чтобы прикоснуться к лицу указательным пальцем. Каким живым казалось оно на ощупь! Каким теплым!

* * *

И торопится потом разбудить Розалинду и близнецов, которые теперь спят у нее в комнате; впрочем, Розалинду, стонавшую в кошмаре, почти не понадобилось будить, оказалось достаточно вполголоса назвать ее по имени — Розалинда — и быстро-быстро уводит их из разваливающегося Крест-Хилла, и пешком по шоссе. Контракер всего в пяти милях впереди. У Стивена не было времени объяснять своим испуганным сестрам и брату, да в эти минуты даже слов не нашлось бы. Розалинда спрашивала Стивена шепотом, что случилось, поранился ли он, кто-нибудь его ранил, куда они идут, а как же папа, а как же мама, но близнецы, одурманенные сном, глотая рыдания, крепко держались за руки Стивена, ничего не спрашивали. И никогда уже не спросили.

Перевод: И. Гурова

2000

Лаз

Joyce Carol Oates. «The Crawl Space», 2016.

«Пожалуйста, нам из-за тебя не по себе. Ты вечно за нами наблюдаешь. Преследуешь, будто призрак…»

* * *

Вдова до сих пор ездила мимо дома, в котором они с мужем прожили более двух десятилетий, хотя ее супруг вот уже семь лет как скончался.

Зачем она это делала?.. Непонятно.

Чтобы разбередить до крови старую рану? Чтобы разбередить душу? Зачем, зачем?

У нее теперь была новая жизнь. Старая осталась позади.

Он-то знать не мог. Он умер, и его прах, как положено, покоился на кладбище. Прошлое ушло. Ушло из ее новой, благополучной жизни — жизни, где она одна.

И все же… иногда она умышленно проезжала мимо прежнего дома, а иногда (почти) неосознанно сворачивала к нему и потом вдруг потрясенно оглядывалась: опять она здесь.

«Нет, пожалуй. Не сегодня», — часто говорила она себе за рулем, но, доезжая до решающей развилки, обнаруживала, что не способна ее проехать — это казалось предательством памяти горячо любимого мужа.

И он тоже ее любил. Очень-очень.

Схожие чувства посещали вдову в городке, где покоился его прах: на кладбище позади старинной пресвитерианской церкви из красного кирпича, построенной в середине девятнадцатого века.

У кладбища она невольно останавливалась. Попросту не могла иначе.

«Только мы вдвоем. Мы, и никого больше».

«Очень-очень…»

Разумеется, она сознавала всю неправильность своего поведения. Не было никаких оснований проезжать мимо прежнего дома или останавливаться в маленьком поселке, который с тех пор, как рядом открылась объездная автострада, совсем захирел и обезлюдел.

Унылая Центральная улица с пустующими магазинами. Таблички «Продается». Давно некошеное маленькое кладбище, которое в это время года устилает ковер одуванчиков. Еще немного, и они облетят.

Вдова ставит машину возле кладбища, идет на могилу мужа.

«Я сама, сама так решила. Не чья-то воля меня толкает».

И все же она убирает с могилы листья и прочий мусор. Ставит прямо керамический горшок с глициниями (искусственными). Их жилистые стебли и лавандовые соцветия перезимовали на удивление хорошо. Цветы почти как настоящие…

«Не ахти какой знак внимания с твоей стороны, любимая жена. Но спасибо».

* * *

Проезжая мимо прежнего дома, она испытывала неприятное чувство: за ней наблюдали.

Наблюдали, никаких сомнений. Новые жильцы. А все потому, что ее машина так часто мелькает под их окнами.

Затем, в моменты здравомыслия, она говорила себе: «Конечно нет». Иначе новым владельцам (при встрече показавшимся ей довольно милыми людьми) пришлось бы выглядывать в окно каждый раз, когда ее автомобиль проезжает мимо. И знать, кому тот принадлежит.

И все же, стоило приблизиться к бывшему дому, начинало частить сердце. Некая интуитивная тревога вроде той, что охватывает на краю глубокой пропасти. Головокружение… так это называют. И страшно — и хочется заглянуть вниз. Ты не осмеливаешься приблизиться, и в то же время тебя будто что-то тянет. Словно кто-то давит ладонью на поясницу, мягко подталкивая вперед.

«Подойди! Ближе!»

«Да! У тебя отлично получается».

Новые владельцы из сочувствия к ее вдовьему положению (как ей казалось) уверили, что она может навещать прежний дом в любое время. Эта супружеская чета вела себя очень дружелюбно и внешне очень сердечно, но вдове претило возвращаться в дом благодаря им. Она сознавала, что не права, и все же невольно думала о них как о презренных захватчиках, которых ее порою вздорный супруг несомненно презирал бы с неистовой силой.