Повести и рассказы

— Ну как же! Это я всем рассказать должен!.. У нас, понимаете ли, там, в Заполярске, народ особый. Сорок градусов мороза, ветер тридцать метров в секунду, ночь непроглядная, а люди идут в театр на какую-нибудь там… «Филумену Мартурано». Только вот Тихон Петрович в театры ходить не любил. И в кино тоже… Удерет, бывало, домой, уткнется в чертежи — и точка! Ну, а у Раисы Кузьминичны из-за этого не получается «полного охвата» культмероприятием. Вот она и ворчит до сих пор.

Бирюков беспомощно ухмылялся. А Кирилл обратился к киноартисту:

— Да-а, плохо бы вам, артистам, пришлось, если бы все зрители были такие, как Тихон Петрович. Вы ведь артист, да? Я вас сразу узнал. Вадим Померанцев, кажется?

Артист ликующе взглянул на меня: вот видите!

— А я в этом году, между прочим, журнал «Искусство кино» выписал, — продолжал Кирилл. — Девушка на нашем почтамте даже удивилась немного: откуда, мол, и что это за географические новости? Или, верней сказать, кинематографические! Интересуюсь я вашим искусством. И даже хотел бы с вами поспорить!..

Кирилл подсел на полку к киноартисту, и мне неожиданно показалось, что они очень похожи друг на друга: оба плечистые, загорелые, крепкие. Я подумала, что Вадим Померанцев, должно быть, играет в кино именно таких вот «положительных героев современности», как Кирилл Барабанщиков.

По всему поезду разнеслась весть о том, что «среди нас находится» знаменитый киноартист. Всполошенные девицы прибегали из других вагонов, словно бы случайно заглядывали в наше купе, испуганно вскрикивали: «Ах, простите!..» — и потом долго хихикали и шушукались в коридоре: «Он! Неужели не узнала? Конечно, он! Как живой!..» Киноартист устало вздыхал, изнемогая от своей популярности. И украдкой поглядывал на меня: производит ли все это должное впечатление?

На станциях он прогуливался по перрону так скромно, с таким самым обыкновенным видом, что это обращало на себя всеобщее внимание.

Однажды, вернувшись со станции, он с виду небрежно, а в душе по-женски радуясь своему успеху, сообщил:

— Иду — и слышу: «Он едет с молодой женой. Говорят, у них брачное путешествие. Счастливая!» — Артист интимно уперся подбородком в мою верхнюю полку и тихо, грустно добавил: — А вы, между прочим, не испытываете никакого счастья…

Я и в самом деле не испытывала ничего, кроме досады. Пристальное внимание артиста мешало мне разговориться с Кириллом Барабанщиковым и разузнать у него кое-что о Заполярье. Эти сведения нужны были мне не просто так, а по весьма конкретным причинам.

Вечером Кирилл Барабанщиков, переодевшись в тренировочный спортивный костюм, беззвучно спал на верхней полке, прямо напротив меня: должно быть, совсем измотался в погоне за Бирюковым.

А сам Бирюков работал. Картонная пирамида на столике становилась все ниже: просмотренные папки вновь погружались в громоздкий чемодан. Как только вспыхнула настольная лампа, по-прежнему накрытая зеленой велюровой шляпой, Бирюков шумно потянулся и крякнул не то что на все купе, а прямо-таки на весь наш вагон.

— Есть у меня одно предложение! — воскликнул он так, будто желал самого себя наградить за долгий и нелегкий дневной труд да и нам собирался преподнести неожиданный сюрприз.

Даже Кирилл Барабанщиков проснулся и свесил голову с верхней полки.

— А не забить ли нам, братцы, «козла»? — торжественно, с расстановкой произнес Бирюков.

Кирилл возвел руки к потолку и взмолился:

— Пощадите, Тихон Петрович! Не надо!.. Вы же такой стук и треск поднимете, что все поклонницы киноискусства разбегутся по своим вагонам.

Артист метнул на Кирилла укоризненный взгляд. Взгляд этот говорил: «Зачем так шутить? Я ведь и сам от них страдаю!» Хотя в душе он был, конечно, благодарен этим девицам. Он, по-моему, уже просто не мог жить без их истерического поклонения.

— Ну, положим, поклонницы выдержат, — словно не поняв укоризненного взгляда, продолжал Кирилл. — Но наш бедный, хрупкий столик разлетится вдребезги. Я просто ручаюсь!

— Тогда давайте, что ли, на моем чемодане… — рассудительно предложил Бирюков. — Он привык принимать на себя такие удары.

— Не-ет, Тихон Петрович! Придумаем лучше другое «культмероприятие». Ну вот, к примеру… не прочтет ли нам артист прозу… или стихи?

Я терпеть не могла, когда в обществе просили какую-нибудь знаменитость «порадовать всех своим творчеством». Кирилл заметил мою гримасу и тихо сказал:

— А что ж тут особенного? Я просто люблю стихи, честное слово. Если бы его не было, я бы сам почитал…

Я была уверена, что Вадим Померанцев не любит стихов. Но он любил их, знал наизусть и читал негромко, вполголоса. Казалось, он рассказывал о своих собственных тревогах, радостях и разочарованиях в любви.

Мы с Кириллом настороженно притихли на своих верхних полках. В купе было так тихо, что вагон, казалось, стал отчетливее и громче выстукивать дробь на стыках шпал. И только Бирюков время от времени отвлекал нас своими замечаниями.