Угощалось человек пятнадцать. Остальных Силантий вытолкал вон и закрючил двери. На столе стояло пиво, бутылки с самогонкой, винигрет, грибы, селедки и два пирога с ворота ростом. Двухведерный самовар, как архиерей, стоял среди бутылок и пофыркивал паром, точно говорил: «фу ты, чорт, вот так торжество». Наробраз сел, но все стояли. С иконы сдернули завесу. — Батюшка, отец Сергий, помолиться надо, — робко предложил белый старичок и голова его затряслась. — Я, отцы, не могу, когда один голос, — ответил тот и мигнул в красный загривок наробраза. — Теперь надо большинством голосов. — Оксен, становь скорей на болтировку, — сказал Яшка-солдат. — Кто против? — крикнул Аксен. — Принято! — Батя, катай, — скомандовал Силантий. Все это произошло необычайно быстро: наробраз не успел протереть очков. «Отче наш» пропели стройно, крестились усердно. Батюшка размашисто благословил яства. — Отцы и братия! Среди нас идейный вождь. Выпьем за его драгоценнейшее здоровье. — Священник засучил рукава рясы и налил стакашки. — Собственно, самогонка преследуется законом, — сказал наробраз и выпил. — Обязательно преследуется, — проговорил Силантий и налил. — Почтите вниманьем. — Не часто ли будет? — спросил наробраз, выпил и закусил грибком. — Совсем даже не часто, — сказал Силантий, наполняя стакашки, — ежели оно часто, да-к часто и есть… Прилично. Кушайте во славу! — За процветание единой трудовой школы, ура! — крикнул наробраз, выпил и забодался: — бррр. Все закричали: ура, Силантий крикнул: — Слуша-а-й! — и, скосоротившись, дико запел: