Повести и рассказы

— Одного персонажа из Камю… как же его звали? Того бедолагу в Северной Африке, для которого мир казался чужим и злым, и который в итоге кончил тем, что убил едва знакомого арабского парня. Впрочем, ты, наверное, не читал Камю?

— Отчего же, читать я умею. И Камю тоже читывал. Только ты ошибаешься — никакого сходства между нами и в помине нет. Ни малейшего!

— Ага, я тебя все-таки задела за живое.

— Слушай, кончай со своим психоанализом и не пытайся проникнуть ко мне в душу. Лучше сосредоточься на том, что у нас есть. Ты уверена, что этот тот самый человек, который сидел в гостиной у Сарбайнов?

— Абсолютно уверена, — серьезно сказала Лидия. — Только я не понимаю, отчего это тебя так огорчает. Что касается Камю, то я вовсе не хотела сказать, мистер Крим, что у вас склад убийцы. Напротив, это скорее комплимент — у вас тоже мятежная натура и вы тоже все время ищете…

— Угу — колье Сарбайна, — угрюмо вставил я. — Слушай, Лидия, разберись наконец, кто я тебе — мистер Крим или Харви. Надоело, то «ты», то «вы».

— Это зависит от того, как я к тебе в данную минуту отношусь, сказала она.

— Что-то твое отношение слишком часто меняется.

— Как и ты сам, Харви.

— Просто меня окружают одни ненормальные. На улице дежурит какой-то подозрительный тип — наверняка наемный убийца…

— Два подозрительных типа, Харви.

— Ну вот, даже два. Двое подосланных убийц. Все жаждут моей крови…

— Ты не веришь, да, Харви? Я хочу сказать, что я, в отличие от тебя, должно быть, нахожусь под влиянием того мусора, которым засоряют телевидение и книжки…

Я наклонился к ней и серьезно, как мог, произнес:

— Дело в том, Лидия, что наемные убийцы существуют не только в кино и в книжках. Они есть и в реальной жизни!

— Хорошо, — кивнула она. — Пусть так. Может быть, это как раз они и есть. Тебе остается только позвонить своему приятелю, лейтенанту Ротшильду, и сказать, что мы сидим тут, в двух шагах от полицейского управления…

— Лидия, сколько тебе лет? — внезапно спросил я.

— Двадцать три, а что?

— Не знаю. Порой ты мне кажешься умной и изобретательной, а…

— Понятно, можешь не продолжать. А что за глупость я сморозила на этот раз?

— Неужели не помнишь? Лейтенант Ротшильд больше мне не кореш.

— Но ведь нам грозит опасность.

— Боюсь, что ничто в этом мире не сделает лейтенанта Ротшильда счастливее.

— Но ведь он — вовсе не единственный полицейский в Нью-Йорке!

— В этом районе — единственный.

— Допустим, ты просто позвонишь в полицию и попросишь, чтобы нам помогли.

— Первым делом, меня спросят, кто я такой. Затем — где я нахожусь. После этого они тут же свяжутся с лейтенантом Ротшильдом.

— Но ведь он сейчас сидит дома и ужинает, — с надеждой напомнила Лидия.

— Можешь быть уверена, он передал по смене — если кто-нибудь увидит, что меня собираются прикончить, ни в коем случае нельзя вмешиваться.

— Тогда я сама позвоню в полицию.

— А что потом, когда приедут полицейские? Мы скажем, что снаружи стоит господин, которого мы однажды мельком видели?

— Тогда что нам остается делать?

— Главное — не нервничай, — сказал я и жестом подозвал нашего официанта. Мерзавец и ухом не повел, только стоял истуканом и пялился на нас с каменной рожей. Я помахал еще раз и в придачу улыбнулся. Ноль эмоций. Тогда я выудил из кармана пятерку, чинно прошагал к нему и вложил банкноту прямо ему в ладонь.

— Я хочу купить прощение и вечную дружбу.

— Ну, конечно, — грустно кивнул он. — За доллар можно купить все. А ведь раньше мне бы хватило просто дружеского слова. Так нет же. А вы все меряете на деньги.

— Извини, дружище, — согласился я. — Я виноват. К сожалению, мы часто спохватываемся, когда уже слишком поздно.

— Да уж. Вы теперь решили надо мной посмеяться?

— Нет, дружище, мне не до смеха. У нас с моей девушкой неприятности нам грозит опасность.

— Она — ваша девушка?

Чтобы не осложнять наши почти наладившиеся отношения, я признал — да, мол, она моя девушка.

— Но вы гораздо старше, чем она. Между вами ведь большая разница в возрасте, да?

— Двенадцать лет.

— Целая пропасть. Ей-то ничего, а вот вы стареете.

Ну и зануда! Я снова оказался в философской ловушке. Мне ничего не оставалось, как спросить, чем объясняется этот парадокс: почему старею только я.

— Сколько ей сейчас?

— Двадцать три.

— Хорошо, допустим — двадцать четыре, двадцать пять — какая разница? А вот вы — дело другое. Вам уже крышка.

Я вытаращился на него, потом решительно потряс головой.

— Послушайте, мистер, мне бы не хотелось устраивать философский диспут. Мы с девушкой хотим только одного — выйти отсюда, воспользовавшись другим путем.

Официант призадумался, потом помотал головой из стороны в сторону.

— Неужели я прошу слишком многого? Почему?

— Другого пути отсюда нет.

— Быть такого не может. У каждого дома здесь есть черный ход.

Он снова задумался, потом кивнул и признал, что да, мол, я прав, у каждого дома и впрямь, должно быть, имеется черный ход.

— Это, конечно, не правило, — изрек он. — Некоторые умники считают, что это не так, но они заблуждаются. Впрочем, вы скорее всего правы. Точно не знаю. Я должен это обдумать.

— Значит, здесь все-таки есть черный ход?