Повести и рассказы

— Дайте мне срок до конца недели, масса Хантер, сэр, — попросил я.

— Ты пьешь мою кровь, Харви.

— Вот уж вряд ли, — покачал головой я. — Хотя, если призадуматься, странная получается штука. Похоже, в нашем замечательном, блистательном и процветающем обществе мозги вообще ни во что не ставят. Ведь что получается? Все служащие нашей дурацкой компании днями напролет елозят на задницах, протирая портки, и только и умеют, что отдавать приказания. Ни один даже не пытается созидать. Случись так, что для спасения компании любому из вас потребовалось бы на скорую руку сляпать какое-нибудь стихотворение или придумать мало-мальски сносную мелодию, и — все: компания ухнула бы в небытие, как Римская империя. Кстати, вы догадываетесь, почему я разговариваю с вами в таком тоне?

— Нет, Харви, скажи мне.

— Скажу, не бойтесь. Потому что я вам необходим. Потому что без меня вы потеряете уйму денег и вылетите в трубу. На всю компанию у вас не наскребается и дюжины извилин. Вот почему вы вынуждены торчать здесь и безмолвно выслушивать, как я вас поношу. И поделом вам! Сказать по чести, Хантер, меня от вас блевать тянет. Вот ей-ей!

Он велел мне катиться к черту и отвалил, хлопнув дверью. Что ж, если не считать знакомства с Лидией, то это было моим первым по-настоящему приятным достижением за весь день. Увы — оно оказалось недолговечным. Да, я одержал победу, наорав на Хантера. Да, меня не уволили и даже посулили пятьдесят тысяч за вырученное колье. Но, чем больше я думал, тем более нереальной и недостижимой начинала мне казаться эта проблема.

Вошла Мейзи Гилман и с места в карьер заявила, что, нахамив Хантеру, я здорово усложняю жизнь остальным сотрудникам.

— Как насчет хоть капельки сочувствия к мелкому люду? — спросила она.

— Не к мелкому люду, а к мелким умишкам, — огрызнулся я.

Мейзи кивнула и сказала, что еще мне это припомнит.

— Почему ты не женишься, Харви? — спросила она. — Вокруг столько прекрасных девушек, которые приучили бы тебя более приветливо относиться к окружающим. А у тебя под рукой всегда будет объект для порки, на котором ты сможешь срывать свой дурной нрав.

— Твои шутки с изрядным душком, кроме того — я уже был женат. Выкладывай, что там у тебя на Дэвида Гормана?

— Тебе известно, что он уже окончательно умер?

Признаться, я постоянно сомневаюсь насчет Мейзи — то ли она и впрямь полная дурочка, то ли прикидывается. Правда, в толике здравого смысла я бы ей точно не отказал. Я признал, что смерть Гормана новостью для меня не является.

— В прошлом июле ему исполнился семьдесят один год. Тихий и скромный был старикан, мухи не обидит. Родился в Лейпциге, в Германии. В двадцать два года переехал в Берлин. Написал три пьесы, из которых одна имела шумный успех. В Первую Мировую войну служил солдатом. Затем стал театральным режиссером, а потом и продюсером. Весьма удачливым…

— Откуда ты все это почерпнула?

— От его знакомой, Сейди Клингер. И еще из «Истории берлинского театра» Гуттермана. А также…

— Понятно, продолжай, — кивнул я и почти сразу припомнил, что Сейди Клингер была дизайнером, и что она также присутствовала на злополучном званом ужине у Сарбайнов в тот воскресный вечер.

— В двадцать седьмом году женился. Жена умерла от рака. У них был один сын, который погиб в результате несчастного случая. Жутко невезучая семья, Харви. Как и многим другим евреям, ему пришлось бежать из Германии. В тридцать седьмом году он перебрался в Англию, без гроша в кармане. Целый год перебивался с хлеба на воду, затем поставил пьесу «Лимонно-желтый», которая его сразу прославила.

— Нищий продюсер?

— Да, Харви. В тридцать восьмом переехал в Америку. Поставил одиннадцать пьес. Названия нужны?

— Нет. Совершал ли какие-то сделки с Сарбайном?

— Нет. Во всяком случае, пока я ничего не откопала.

— Враги? Завистники? Недоброжелатели?

— Пока ничего. Я позвонила некоторым его знакомым. Отзываются все очень хорошо — милый, добрый, славный и все в этом роде…

— Женщины? Пороки?

— Харви, будь человеком, — взмолилась Мейзи. — Дай мне хоть чуточку времени!

— Конечно, конечно — ты и так уже прыгнула выше головы. Молодчина. Вот только у меня времени кот наплакал. Рыбка ускользает прямо из моих рук.

— Какая рыбка?

Позвонил телефон, избавив меня от необходимости вдаваться в объяснения. Звонил Джек Финней, режиссер — еще один гость с той памятной вечеринки. Он сказал, что узнал от Хелен Сарбайн о том, что расследованием похищения колье занимается наша страховая компания, и, позвонив сюда, чтобы поговорить с тем, кто ведет это дело, получил от какой-то девушки мой телефон. А звонит он потому, что располагает кое-какой полезной информацией.

Я попросил его не вешать трубку, а сам попытался угостить Мейзи поцелуем, от которого та ловко увернулась, так что я чмокнул лишь мочку уха.

— Бессовестный, — укоризненно сказала Мейзи. — Звонит, небось, какая-нибудь девица, а ты ко мне пристаешь. Тебе лечиться надо, вот что. Мне продолжать собирать сведения про Гормана?

— Да, пожалуй.

— Тогда подожди до завтра. Мне пора домой.

После ее ухода я спросил в трубку:

— Знаете, значит?