Повести и рассказы

— Сам не знаю. Я ведь никогда ещё ни на кого не злился по-настоящему. Что бы со мной ни случалось, я всегда винил самого себя. Занятно вышло, когда я впервые увидел этого Маллигена, владельца лодочной станции — ну ты знаешь, да? Так вот, раньше я бы сказал себе: «это смутьян — держись от него подальше». Я ведь всегда страшился таких людей и сторонился их, как чумы. Так вот, этот Маллиген в качестве напутствия пожелал мне, чтобы я разозлился. Всю обратную дорогу я размышлял над его словами. Ты понимаешь, что я имею в виду, Алиса?

Чуть помолчав, она ответила:

— Кажется, понимаю, Джонни. Но, с другой стороны, все это случилось уже после того, как ты пытался купить пистолет у Дейва.

— Да, это верно. Я был тогда сам не свой.

— Джонни, зачем тебе сдался этот пистолет? Нас ведь уже не изменишь. Что бы ни случилось с Полли, мы с тобой останемся прежними. Или ты считаешь, что ты способен прицелиться и хладнокровно выстрелить в живого человека?

Я взвесил её слова, прежде чем ответил:

— Нет, не могу.

— Я рада, — кивнула Алиса.

— Что от меня мало толку в такой передряге? Что я вообще ни на что не годен?

— Что ты такой, какой есть.

Тогда я выложил ей все про Ленни и про красный «мерседес». Не утаив ни слова. Выслушав мою исповедь, Алиса, должно быть, с минуту, а то и две, молчала. То, о чем она потом спросила, неприятно меня поразило. Алиса пожелала знать, какие чувства я питаю к Ленни Монтес.

— Никаких. Абсолютно никаких.

— Ты ведь мог силой затащить её в полицию, — медленно произнесла Алиса. — Мисс Климентайн хорошо разглядела её, когда она приезжала за Полли. Неужели это не пришло тебе в голову, Джонни? Или — пришло?

— Нет.

Никогда прежде мне не приходилось видеть на лице Алисы такого выражения — ужаса, перемешанного с презрением.

— Клянусь тебе — я этого просто не сообразил. Ей-богу, Алиса, я даже не подумал, что мисс Климентайн может опознать Ленни.

— Неужели, Джонни?

Слезы отчаяния, гнева и безнадежности навернулись мне на глаза.

— Нет, нет и ещё раз — нет! Что я, по-твоему — совсем чудовище?

— О, Джонни, я больше не знаю, что и думать.

— Как бы я ни поступил, — попытался оправдаться я, — ведь Полли все равно осталась бы у них.

— Джонни, Джонни, неужели ты не понимаешь — но ведь она-то оказалась бы у нас в руках! Твоя стерва! У нас наконец была бы козырная карта, с которой мы могли бы обратиться в полицию и покончить с этой шайкой.

— Что ты пытаешься этим сказать? — выкрикнул я. — Что я собственноручно подписал смертный приговор нашей дочери? Ты к этому клонишь?

— Нет, Джонни, я этого не говорила.

— Ты совсем безжалостная, Алиса.

— Ты сам не хочешь, чтобы тебя жалели.

Мы молча сидели в гостиной, следя за бегом часов и ведя собственный мучительный отсчет времени. Мы просидели так около двадцати минут, но это были самые томительные и страшные минуты в моей жизни. Ничто не могло сравниться с безудержным и агонизирующим отчаянием, которое охватило меня в те минуты. Только что состоялся суд, признавший меня виновным в преступной небрежности. Приговор — убийство собственной дочери — я вынес себе сам. Поставьте себя на мое месте — и вы поймете, каково было мое состояние в эти двадцать минут.

Алиса это прекрасно понимала. Она не пыталась хоть как-то ослабить мое бремя — это было бы бесполезно, — но через двадцать минут вдруг нарушила молчание и произнесла, как бы между прочим:

— Знаешь, Джонни, пока тебя не было, я все время ломала голову над загадкой исчезновения ключа…

Я промолчал, а она продолжила:

— И, мне кажется, я поняла, кто его взял.

— Ты это поняла?

— Думаю, что да. Точно я не уверена. Но, чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь в своей правоте.

— И кто же его взял, Алиса?

— Полли.

— Полли?

— Да. После того, как ты мне позвонил утром, я положила его на кухонный стол, а сама вышла в гостиную. Полли оставалась на кухне. Она видела, как я положила ключ на стол. Она ещё спросила меня, что это такое. Когда я показала, она воскликнула: «Ой, какой забавный ключик! Он совсем плоский». Я объяснила, что этот ключ отпирает специальный шкафчик, в котором люди хранят свои самые большие ценности, например, такие, как её куколки. Должно быть, этот ключ поразил воображение нашей малышки. Потом, когда я собралась, я просто крикнула из гостиной: «Пойдем, Полли, а то опоздаем». В кухню я больше не заходила и ключа не видела.

— Да, но Полли скорее всего зажала бы ключ в своей ладошке. И ты бы его увидела. В её платьицах ведь карманов нет! Или я ошибаюсь?

— Она была в своем сером костюмчике, а в нем как раз карманы есть. Должно быть, малышка просто положила ключ в один из них.

— В таком случае, — с расстановкой произнес я, — они уже могли его найти…

— Я как раз об этом подумала.

— И, если нашли…

— Джонни, вполне возможно, что они его не нашли, а Полли о нем забыла. Да и с какой стати им бы понадобилось расспрашивать маленького ребенка или — шарить у неё по карманам? Но все же…

В этот миг кто-то позвонил в дверь черного хода.