Повести и рассказы

— Что?! Нет, сука, это вы — иностранцы… р-рать, которую Маркс поднял в России. На немецкие же деньги! Что-то у себя они там не сделали революций! Люмпены, ворюги, это вы — иноземцы на погибель России. А мы-то как раз еще живой корень России… И я лично вот этими руками помогу Фельке отстроиться в четвертый раз! И сам, сам денег займу! И охрану наймем — вон, Санька подберет парней! Только увидят прощелыг, вроде тебя, с протянутой рукой у забора, будут стрелять на поражение! Пш-шел, говорю!

Платон, ухмыляясь, постоял еще несколько секунд и побрел, наконец, прочь, пузатый, мощный, несмотря на свои шестьдесят пять или семьдесят лет, мимо плотбища с торчащими из белого снега черными руками коряг в сторону села, где уже и окна не светились — народ спал.

— Ну, посидим же с нами? — снова попросил Феликс. — В гараже у меня виски оставалось… может, пролезем через обломки.

— Что?!. — Николай Иванович щелкнул пальцами водителю. — Когда мы в командировке, у нас этого добра… Да, и стаканы.

Шофер достал из нутра «Нивы» бутылку водки, палку колбасы, два стакана и подал шефу.

— Подожди тут.

Николай Иванович и Феликс зашли в предбанник. В печи гуляло-гудело пламя, трещали дрова. Эля сидела напротив огня, обняв гитару. Мальчик внутри бани, на полке', кажется, спал.

— Гитару спасли? — удивился Феликс.

— Это Коля. — И Эля внимательно посмотрела в мясистое лицо гостя. — В честь тебя, получается, сына-то Феликс назвал.

— Ну, не добивай меня, Эля!.. — захрипел городлской гость и, сняв голубую песцовую шапку, обнажил лысину во всю голову. — Но истинный бог, не я протрепался! В администрации Малининской, верно, девки-паспортистки болтанули… хоть и угощали мы их… А может, как раз наоборот — если бы холодно вошли-вышли, забыли бы про нас… а к людям по человечески — и получаешь в морду…

Что-то случилось в России — нельзя по человечески. Вторая Америка, бля?!. Извини, Эльвира Александровна.

Мужчины налили водку в стаканы и молча выпили.

— Ты не хочешь? — спросил Феликс у жены.

— Пусть, пусть выпьет! — засуетился Николай Иванович. — Она намерзлась.

Эля мужественно выцедила треть стакана. И они долго сидели, глядя в огонь. Потом Эля снова взяла в руки гитару и тонким, нервным, плачущим голоском запела:

Неистов и упрям гори, огонь, гори…
на смену сентябрям приходят январи…

все те же любимейшие песни их поколения. Мальчик Коля, их поздний ребенок, лежа лицом к потолку не спал — он смотрел на прозрачные капли смолы, выступившие по доскам, и думал о том, что, когда он поступит в Кембридж и заработает переводами или как репетитор денег, то сразу же вытащит родителей из Сибири — в спокойной королевской стране их больше никто не обидит. И они сюда никогда не вернутся. Потому что эту страну навсегда заразили смертельной болезнью коммунисты.

От печки в бане и предбаннике стало жарко. Мужики вышли на ледяной, хрустальный воздух покурить.

Где-то вдали пьяный, дурашливый голос тянул песню со словами:

«Прости, меня, мамка, беспутного сына…»

Повторял и повторял одну и ту же строку. Вдруг Феликсу показалось — это кричит напившийся снова Генка. Он поет так истошно-громко, чтобы услышал именно Феликс… мучит его стыд, скребет душу… И хотелось Феликсу поверить в эту мысль, и страшно было поверить: силы человеческие не беспредельны. Или все же остаться здесь? Небось, во второй раз не пожгут?

Над сказочной, в белосеребряных узорах, тайгой плыла яркая круглая луна. И в ней, как в зеркале, отражалось лицо сатаны, страшного шута, который живет, говорят, теперь только в России.

И вот если поймать его и привязать к колу, чтобы сох без воды и, главное, без человеческой крови, то луна очистится, и свет ночами станет светлее, и все люди выйдут на улицы, не боясь друг друга, выйдут и — возлюбят друг друга.

ПРИВЫЧНОЕ МЕСТО

1

Я постарел: пропускаю на перекрёстке ещё не тронувшийся перед жёлтым светофором транспорт. А раньше в два прыжка перемахивал улицу…

Стал раздражительным: выключаю телевизор, как только там появятся современные политики, что те, что эти. Хоть бы на диету сели. Впрочем, хорошо, что все они щекастые и наглые… а то ведь, если похудеют и скромно опустят глазки, кто-то и доверится сластолюбивым циникам.

Ко всему прочему, я остался одинок: от друзей ничего нового уже не услышишь, а у жены своя теперь страсть — полуторагодовалый внук Иван. Живое солнышко на полу.

После работы медленно бреду по городу, иногда остановлюсь перед голым топольком. Скоро на грязноватых прутьях появятся тяжёлые клейкие почки, от них удивительно запахнет… и повторится листва, шумная жизнь повторится.

В парке вечерами уже играет оркестр, шуршат шаги, и, слыша дивный звук валторны, я представляю вибрацию меди под воздействием биений воздуха внутри инструмента. Нет тайн. Всё известно.