Повести и рассказы

Секретаря Ло на свадьбе не было: он отговорился совещанием в уезде. Не пришли, к нашему огорчению, и родственники Цзюньцзюнь. Это, пожалуй, единственное, что омрачило нашу свадьбу. Ло Цзяцзюй был с девушкой — дочерью заведующего канцелярией уездного комитета партии. Он держался очень важно. Но когда Цзюньцзюнь со счастливым видом выставила напоказ мои блюда с росписью, он остолбенел. А тут еще Цуй Дацзяо, подвыпив, стал кричать: «Эге! У нас во всем районе не сыскать таких сокровищ!» Лицо Ло Цзяцзюя окаменело, он отвел глаза, стараясь не глядеть на блюда, и, только когда гости отвлекались, подшучивая над невестой, он украдкой косился на них. Отношения с Ло Цзяцзюем беспокоили меня, поэтому я внимательно следил за ним. Заметил я также, что он, так и не открыв, унес обратно домой сумку, в которой, как я догадался, была керамика — свадебный подарок нам. Весь вечер он просидел насупившись, с угрюмым выражением лица. Да, его не обрадовал мой успех, с ним шутки плохи! Но я был слишком счастлив в тот день, чтобы огорчаться из-за этого. У меня была Цзюньцзюнь, были расписные блюда, передо мной словно развернули необъятной величины свиток, пиши, рисуй на нем, что душе угодно. Как щедро одарила меня судьба! Разве не весь мир был в моих руках? Верите ли, я был на седьмом небе от счастья!

Помню, знакомый шофер как-то рассказывал, что порой в пути случаются странные вещи: то останавливаешься у каждого светофора на красный свет и никак не можешь прибавить скорость, а то вдруг повезет — и на всех перекрестках на светофорах горит зеленый свет. Так и на моем жизненном пути открылась полоса зеленого света.

Свадебное застолье продолжалось долго; проводив гостей, Цзюньцзюнь подошла к двери задвинуть засов, как вдруг дверь слегка подалась вперед и в щель просунулась черная морда. Цзюньцзюнь, в страхе отшатнувшись, закричала. Да, это к нам собственной персоной пожаловал Черныш! Уж не поздравить ли со свадьбой? Я рассказал Цзюньцзюнь историю нашего знакомства.

— Он стал моим товарищем в самую трудную для меня пору одиночества, — заключил я. — Теперь, когда у меня есть ты, мне ничего больше не надо, но это мой старый дружище, я не могу бросить его!

Цзюньцзюнь с улыбкой обняла меня.

— Мне нужен только ты. Остальное меня не волнует.

Тогда я обратился к Чернышу:

— То-то же, видишь, какая у меня женушка? Раньше мы с тобой хозяйничали вдвоем, теперь нас стало трое. Мы с Цзюньцзюнь будем жить в той комнате, а ты — в проходной, идет?

Пока я говорил, Черныш поначалу опасливо жался ко мне, потом подошел к Цзюньцзюнь, обнюхал ее своим черным носом и радостно завилял хвостом. Ясное дело, он одобрял мой выбор. Я постелил ему в углу старую кошму и по-прежнему продолжал заботиться о нем. Свободные дни я проводил за мольбертом, Цзюньцзюнь занималась домашним хозяйством, Черныш помогал ей — приносил и уносил совок, чайник, мухобойку. Блаженная пора! Но временами меня охватывала смутная тревога. Не знаю, была ли это безотчетная грусть, которая порой закрадывается даже в душу счастливого человека, или, действительно, предчувствие беды. Вы писатель, вам карты в руки, но ведь и вы не станете отрицать, что предчувствия часто сбываются.

4. В нашем уездном городке всегда мало интересовались политикой. Некоторые затруднились бы даже перечислить имена руководителей партии; о Пекине знали, что он находится где-то «на юге», представляя его по изображенным на дешевых марках площади Тяньаньмэнь и колоннам с драконами. И вдруг в июле шестьдесят шестого на улицах загрохотали гонги и барабаны, жители в страхе выскочили из домов узнать, в чем дело. Выяснилось, что вышло Постановление из шестнадцати пунктов[18]. Никто, разумеется, не понял, о чем идет речь. Затем всем велели строиться и маршировать по улицам. Нестройно сбившись в кучу, жители сделали круг по городу. У нас в мастерской собрали митинг, повесили несколько лозунгов, и на том все затихло. А я? Я, как и раньше, держался в стороне от этих кампаний. Я был всецело поглощен тремя вещами: цветом, жизнью, прекрасным. Что мне было до этих смертоубийств! Кто знал, что на сей раз все закрутится по-иному.

В тот день я работал у печи на обжиге партии опытных образцов блюд. Теперь Ло Чангуй смело поручал мне изготовление блюд, украшенных рисунками. Вдруг один парнишка наклонился ко мне и шепнул несколько слов. Я ему не поверил, решил, что он разыгрывает меня, и вышел во двор посмотреть. Там толпился народ, несколько человек расклеивали дацзыбао, при виде меня они один за другим поспешили разойтись. Я почувствовал, что тучи вокруг меня сгущаются. В глаза бросился большой плакат: «Выловим ускользнувшего от кары злостного правого элемента Хуа Сяюя!» Я не поверил своим глазам, всмотрелся, нет, так черным по белому и написано «Хуа Сяюй»! Я обомлел. Что за чушь! Какое отношение я имею к правым, левым? Когда боролись с правыми, я, как прибрежный камешек, был заброшен далеко от края воды, даже брызги и пена волн не долетали до меня.