Повести и рассказы

Он сметлив, проницателен, ловок, осторожен. От него не укроется малейшее душевное движение, по выражению глаз и цвету лица он умеет читать чужие мысли, сквозь кожу видеть нутро человека. Он владеет множеством способов заставить человека вывернуть себя наружу, причем делает это быстро и уверенно. Похож на мастера — ловца сверчков, который с удивительной легкостью заставляет их вылезти из щелей между кирпичами. Таких людей создали ненормальные условия жизни, но, раз появившись, они делают жизнь еще более ненормальной. В те годы, когда настоящая, серьезная работа не очень-то ценится, таких специалистов становится все больше и больше — создается своего рода новая профессия, новая человеческая прослойка, чья специальность — травить других людей. Как штангенциркуль используют для измерения и выбраковки нестандартных деталей, так и они прилагают к словам и поступкам окружающих собственный измерительный прибор, доходя в строгости своих нормативов до абсурда. Их коллеги пишут свои труды, не жалея знаний и опыта, крови и пота, стараясь расцветить их всеми красками своей души, а они пишут материалы на тех, кто пишет труды. Живую, радостную атмосферу они превращают в удушливую, застойную, пугающую. Есть у них и своя профессиональная болезнь: в обычные времена они чувствуют себя одиноко, томятся от скуки, не знают, чем заняться. Но когда по жизни пробегают волны, они сразу взбадриваются, как от затяжки опиума, становятся энергичными, предприимчивыми. Словно ночные бабочки или совы, они оживляются лишь с наступлением ночи. Именно в таком состоянии пребывал в те дни Цзя Дачжэнь — словно молодой атлет, вышедший на разминку перед соревнованиями, он ощущал в себе избыток сил и душевный подъем.

Необычности его профессии соответствовал и своеобразный внешний облик. Ему было лишь сорок с небольшим, но он давно уже облысел — видимо, от чрезмерной умственной деятельности. Лишившись растительности, голова стала казаться маловатой для его длинного, худого тела. Неустанный труд иссушил его плоть, кости торчали во все стороны, а желтое, без кровинки, лицо напоминало выгоревшую на солнце старую газету. И только глаза — полные жизни, моментально оценивающие все вокруг — сверкали из-под сморщенных век. Взгляд его был вызывающий, настойчивый, ледяной, неприятный, вдобавок бесцеремонно устремленный прямо в лицо собеседника. С ним не хотели встречаться даже люди, которым нечего было скрывать.

Утром Чжан Динчэнь написал на самого себя дацзыбао — первую из серии «Сурово критикую свои эксплуататорские действия». У Чжунъи вызвался помочь ему вывесить дацзыбао в институтском дворе.

Сделал он это потому, прежде всего, что сидеть в кабинете, вздрагивая по всякому поводу, стало уже невмоготу. Кроме того, он хотел посмотреть, не происходит ли чего-нибудь такого, что может коснуться и его самого. Наконец, он все еще тешил себя надеждой, что сумеет перехватить человека, который принесет потерянное письмо.

Дацзыбао заполняли собой все стены двора. Среди них были торжественные заявления, обязательства, критические выпады; в некоторых рассказывалось о закулисной стороне борьбы двух фракций на предыдущем этапе кампании. Многие оставались непонятными для непосвященного — таким запутанным, тенденциозным, полным скрытых намеков было их содержание. Один наносил удар, другой отвечал, потом первый вновь переходил в наступление… Кто писал внятно, кто — зашифрованно; кто бил в лоб, кто совершал обходный маневр; этот выговаривался до конца, тот оставлял нож за пазухой. Было ясно видно, как обнажались, обострялись и углублялись противоречия между людьми — обострялись тем более, что происходило это на виду у всех.

У Чжунъи помог Чжан Динчэню отыскать среди этих полотнищ пустое место, намазал стену клейстером и прилепил к ней лист бумаги с самобичеваниями Чжана. Тому показалось, что дацзыбао наклеено криво, и он стал поправлять листок, пачкая свои белые тонкие руки. Чжунъи стоял в нескольких шагах, подсказывая: «Левее, правее». Вдруг он почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Он повернулся и напоролся на холодный, сверлящий взгляд. Это был Цзя Дачжэнь! Заложив руки за спину, он неотрывно глядел на У Чжунъи, как бы показывая, что видит его насквозь. Тот вздрогнул, банка с клейстером выпала у него из рук и глухо шлепнулась на землю, забрызгав содержимым все вокруг.

Цзя Дачжэнь еле заметно улыбнулся; в его усмешке сквозила ирония.

Несколько секунд Чжунъи молча смотрел прямо перед собой, затем быстро присел на корточки и, не в силах унять дрожь в руках, стал собирать с земли липкий и скользкий клейстер. Затем он натянуто улыбнулся и произнес, пытаясь сделать вид, будто ничего особенного не произошло:

— Такая скользкая банка, я вот…