Повести и рассказы

Действительно, три просторные, светлые комнаты, обширное подворье, добро всякое. Разве не его упорством все это нажито? Молча, постепенно, шаг за шагом! Разве все это не служит свидетельством его любви к жене и детям? Неужто любовь воплощается не в делах и поступках, а в словах, пусть даже прекрасных, трогательных и рассудительных?

Но женщина все-таки покинула его. Женщина, которую он кормил семь лет, неизвестно почему ушла из этого уютного дома. Семья разрушилась. Веревки на ножках стола — явное доказательство неизбывного горя, терзающего душу этого человека…

И в то же время перед моим мысленным взором возникла крохотная, мрачная хибарка Чжо Найли, старые, отсыревшие газеты на стенах, огрызок хлеба на комоде. Почему же она решилась оставить семью, где царит достаток, своих родных сыновей, любящего мужа?

Из этих размышлений вытекает, что доводы, которые Чжо Найли сочла достаточными для решительного разрыва с мужем, не лишены оснований? Кто из этих людей прав, чья правда сильнее? Их слова смешались в моей голове, спутались в клубок, и я уж не в силах был их различать.

— Скажи, — он продолжал сжимать лицо ладонями, а в его голосе слышались всхлипывания, — отчего она хочет обязательно уйти от меня? Что ты сейчас говорил, моя башка никак не уразумеет. Растолковать, чтобы до меня дошло, ты можешь?

Он просто не в состоянии был понять, насколько все это трагично!

Как мне отвечать ему? Если до него не дошли доводы Чжо Найли, то не может быть и речи о том, что мне удастся убедить его. Но как тогда быть с Чжо Найли? У меня в ушах звучали ее негромкие, исполненные особого смысла душевные слова, когда она провожала меня на автобус: «Я бы просила вас больше не возвращать меня в прошлое!» Как теперь быть, я не знал.

— Она велела… — начал было я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Чего? — вскинулся Чжао Сочжу. Лицо его было красным — видимо, он слишком сильно сжимал его руками. — Ты видел ее?

Я кивнул.

— Чего она говорила?

Поразмыслив немного, я отрицательно покачал головой. Допытываться Чжао Сочжу не стал, только попросил:

— Не напишешь несколько слов для меня?

— Зачем?

— Написать бы надо ее адрес. Вскорости овощи в город повезут, так я велю возчику прихватить рис для нее. — И он показал на лежавший посреди комнаты мешок, который только что занес в дом. — Она рис любит. Муку сегодня утром сменял на него.

Его крупное туповатое, безжизненное лицо не выражало никаких эмоций. Но я-то знал: в груди этого человека бьется честное и чистое сердце. Он не испытал благотворного влияния и воздействия культуры, не знает, что на белом свете некогда жили Гегель, Толстой и. Бетховен, не ведал, что на земном шаре, который сейчас он топчет ногами, течет река Сена, существуют цыгане и Бермудский треугольник, ведь он даже не может написать простую записку. Он неказист и прост, как сама земля, только и умеет, что делиться тем, что имеет, не требуя ничего взамен. Кто же может не понять это сердце и не сопереживать вместе с ним? Сердце, которое преисполнено невыносимой печали! Несмотря на то что Чжао Сочжу был начисто лишен возможности разобраться в мыслях Чжо Найли, тем не менее своим нутром он, видимо, чувствовал нависшую беду…

Я написал адрес и попрощался с ним, испытывая неловкость оттого, что говорить мне было не о чем. Я покатил велосипед к калитке.

— Может, мне не нужно было жениться на ней? Она городская, ученая, думает не так, как мы. Мы, крестьяне, ведь как… чтобы еда всегда была, одежонка какая да чтобы детишки встали на ноги… вот и все… — сказал он печально.

Тон, каким он это произнес, показывал: он видел неизбежный финал — мужем и женой им не быть. Я же еще отчетливей увидел дистанцию, лежащую между ними, их противоположное мировосприятие, пропасть, разделяющую их, которую засыпать будет очень и очень трудно…

Когда я ехал на велосипеде обратно в город, стоявшее в зените весеннее солнце жарило во всю мочь, стараясь растопить ледяной панцирь, в который были закованы дорога, стволы деревьев, почва. Поля, проснувшиеся от долгой зимней спячки, освободившиеся из-под снега, были влажными, черными, они набирались сил и распространяли вокруг густой пьянящий аромат земли, который, смешиваясь с запахом ранней весны, вместе с подхватившим его весенним ветром обвевал сейчас мое лицо… Ветви ив хотя еще не позеленели, но уже стали гибкими; реку все еще сковывал истонченный лед, больно слепивший глаза яркими, мерцающими лучиками отраженного солнечного света. Временами мне казалось, что весна бесповоротно вступила в свои права, и тогда сердце полнилось радостными чувствами, но стоило бросить взгляд на обширные полосы оставшегося снега, который придавил сухую траву на речном берегу, как становилось ясно: суровая зима, как и прежде, еще безраздельно властвует над миром, не желая легко отступать…