Повести и рассказы

Ребята уселись в уголке сада на широкой скамье, где обычно, когда созревали фрукты, Лунатик ночами сидел и стерёг каждое яблоко. Так непривычно было им среди бела дня сидеть сложа руки и дышать полной грудью! Они давно уже отвыкли отдыхать, чувствовать себя свободными.

— Что ж ты в доме увидел? — спросил Жора.

— В доме, ребята, всё вверх дном! Ясно — удирать собираются, вещички укладывают. Гильда мамаше чуть в волосы не вцепилась — видно, всё хочет с собой забрать, да укладывать некуда. А этот, гроссфатер, старается внучку оттащить, да куда ему!

— До чего же на них смотреть гадко! — поёжилась Люся. — Я как-то видела, как мать с дочкой считали деньги. Глаза у них жадные, руки трясутся. Они, как увидели меня, даже задрожали. Гильда деньги руками прикрывает, а фрау на меня замахала: мол, уходи! Испугалась. Думает, все такие же, как они, грабители проклятые! — Люся покраснела и сжала кулаки.

— Ты чего расстраиваешься? — пожал плечами Жора. — Разве они люди? Только что на двух ногах и хвоста не видно, а так — волки настоящие.

— Ну, какая у них цель в жизни? — вслух размышлял Вова. — Нажраться до икоты, побольше для себя урвать, нажиться на чужом несчастье. Макс вот говорил: семья для них — главное. Но они и в семье друг другу горло перегрызут за копейку. А чего уж говорить о таких, как Макс! Они его в тюрьму загнали, а жену и детей лишили куска хлеба.

И каждый вспомнил свою семью, родной дом, который был маленькой частицей их Родины, со всеми её большими трудами, планами, радостями.

Люсе ещё десять лет не минуло, а она уже в мечтах видела себя инженером транспорта. Как серьёзно, любовно и увлекательно говорил с ней об этом отец! Он принёс ей однажды чудесную книжку с картинками, и, читая её, девочка решила, что она обязательно откроет что-нибудь из того, что ещё не открыто, только бы не опоздать…

У каждого с детства было что-то своё, заветное. В сердце каждого созревала и ширилась любовь к Родине, жажда принести пользу людям делами рук своих. Им светила с колыбели, их вела за собой вперёд звезда коммунизма. Какое это счастье — жить свободно, во имя великой, справедливой цели…

Охваченные этими мыслями, подростки сидели молча, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви, осыпанные первыми цветами, пробегали по их не по возрасту серьёзным лицам…

— Как хорошо, тихо! — сказала Люся.

И в тот же миг из дома донеслись истерические вопли Гильды.

— Вот это да! Мордобой пошёл в хвалёной фашистской семейке. Ты знаешь, Вова, я уверен, они друг друга с тележки спихнут, лишь бы барахло увезти, — заметил Жора — Таким всё равно, что с их Германией будет, лишь бы шкуру свою спасти. Вот увидишь, если туго придётся, Эльза и папашу тут бросит.

— Довольно, довольно про этих уродов!

Люся подбежала к дереву, сорвала цветок и вколола его в волосы. Ее голубые лучистые глаза сияли сейчас такой радостью, что Вова даже зажмурился. «Вот она какая стала!» — впервые подумал он, заглядевшись на Люсю. Две тугие косы, венчиком уложенные на голове, придавали её лицу какую-то особенную милую прелесть. Открытый высокий лоб прорезала едва проступавшая морщинка. Старое узкое платье, из которого она давно выросла, плотно облегало стройную фигуру и даже казалось не таким уж ветхим. В движениях её загорелых, огрубевших от работы рук уже не было детской угловатости.

— Завтра день моего рождения, ребята, — объявила Люся.

— Как? — удивились мальчики.

Все эти годы они старались не вспоминать, что есть в жизни их особенные счастливые праздники.

— Так сколько же тебе лет?

— Шестнадцать!

— Ну, кто из нас самый старший? — огляделся Вова. — Я! Мне уже почти семнадцать! Сейчас бы я в девятом учился, давно бы комсомольцем был.

— Скоро будешь, — уверенно сказал Жора. — Да, я считаю, ты и так настоящий комсомолец. — И он впервые по-взрослому пожал Вове руку.

— Пойдёмте, всё-таки, — забеспокоилась Люся, — а то вдруг хватятся!

Но их отсутствия никто не заметил. Долго ещё из дома доносились споры, крики, стук молотка. Только перед самым обедом вышла во двор заплаканная Эльза Карловна и позвала ребят. Наконец всё выяснилось. Завтра утром фрау Эйзен с дочерью собирались ехать, забрав с собой наиболее ценные вещи и двух коров. Вова и Люся должны были их сопровождать. Жоре было приказано остаться со стариком в усадьбе.

Вечером ребята горячо обсуждали, ехать или отказаться наотрез. Очень страшно было расставаться. И так уж их мало осталось. Успокаивало только то, что фрау Эйзен должна была вернуться в имение за остальным имуществом.

— Что ж, — решил Жора, — пока Красная Армия далеко, никуда отсюда не убежишь. В этой фашистской Германии корки хлеба не достанешь. Здесь многие готовы тебя схватить и в гестапо сдать. Лучше поезжайте, да постарайтесь вернуться поскорее.

Вова и Люся с грустью согласились, что так будет правильнее:

— Ну ладно, Жора. Жди нас, будь осторожен, — сказал Вова. — Когда вернёмся, наши уже близко будут. Удерём и пойдём навстречу…