Повести и рассказы

«Подожди, я вот сил наберусь, покажу тебе, обидчик!» — мысленно пригрозил Федя Артему, глядя ему в согнутую спину, плотно обтянутую выгоревшей гимнастеркой. У Артема недавно вернулся из армии брат, и теперь прицепщик частенько щеголял в солдатской форме: то штаны с пузырями наденет, то гимнастерку, то фуражку с зеленым околышем.

По широкой пустынной улице поселка Федя уже не шел, а плелся, еле волоча ноги. Позади остались кирпичные здания больницы и школы, а ему все еще не повстречалась ни одна живая душа. Какая-то властная, гнетущая истома сковала тяжелым сном не только изнывающую от нестерпимого зноя степь, но и поселок Озерное.

Куры, собаки и те, казалось, вымерли от жары. На строительной площадке возле клуба тоже было сонное царство. А здесь обычно с утра и до вечера с веселой отчаянностью перестукивали топоры, зычно покрикивал прораб да слышался рассыпчатый смех никогда не унывающих девчат-каменщиц, приехавших на стройку откуда-то из-под Иванова.

«Обеденная пора, — подумал Федя, останавливаясь напротив стройки. — Пока был на хуторе… сколько они тут понаделали всего!»

Здание клуба, обещавшее стать просторным и красивым, было возведено под самый потолок. Плотники уже ставили стропила. Пройдет еще день-другой, и у клуба появится крыша.

Вдруг над клубом закружился горячий вихрь, унося к небу золоченые стружки. А слепящая глаза своей неземной белизной куча извести, сваленная прямо на землю, закурилась молочным дымком. Ну ни дать ни взять, карликовый вулкан! Федю с головы до ног запорошило известковой пылью. Чихая и потирая кулаком заслезившиеся глаза, он побрел дальше.

Когда Федя вошел к себе во двор, сенная дверь была настежь распахнута.

— Папка! — обрадованно закричал он, бросаясь к высокому крыльцу с покатыми перилами. — Ты разве уже дома, пап?

Но у крыльца Федя остановился как вкопанный. От старательно выскобленных, цвета яичного желтка ступенек еще пахло горячей водой и половой тряпкой.

«Эх, крыльцо-то у нас!.. И кто это его так надраил?» — тараща глаза, подумал Федя, все еще не решаясь ни положить пропыленный рюкзак на нижнюю ступеньку, ни ступить на нее ногой.

Озадаченного Федю окликнули:

— Здравствуй, Федя!

Он поднял голову. В дверях стояла, с полотенцем через плечо, румянощекая фельдшерица Ксения Трифоновна. Молодая женщина была в ситцевом пунцовом сарафане, вся какая-то простая, домашняя.

— Здравствуйте, — смущенно сказал Федя, привыкший видеть фельдшерицу у себя в школе в строгом белом халате, застегнутом на все пуговицы. В белом халате она появлялась и у них в доме месяц назад, когда Федя болел.

— А у меня… у меня уже не болит живот, — набравшись решимости, выпалил он одним духом и покраснел. — А папы разве нет дома?

— Он на работе, — ответила Ксения Трифоновна, и круглое некрасивое лицо ее с добрыми, кроткими глазами тоже почему-то покраснело.

В эту самую минуту оцинкованное ведро, висевшее на колу у плетня, внезапно с грохотом упало на землю и покатилось прямо Феде под ноги.

Федя оглянулся, но успел лишь заметить юркнувшую за плетень чью-то макушку с рыжевато-медными, как крысиные хвостики, косичками.

— Ай-яй-яй! — покачала головой Ксения Трифоновна. — Зачем же ты, пострел, подглядываешь? Это некрасиво!

— А это не пострел, — сказал Федя, — а просто Аська… Лягушка-конопушка. Соседская девчонка.

— А ты Федька-медведька! — донесся из-за плетня пискливый голосок.

Федя шагнул к плетню:

— Я тебя сейчас за косички оттаскаю!

— А я не боюся, а я не боюся! — запела Аська во весь голос, и над плетнем показалась ее конопатая лисья мордочка с маленькими, плутоватыми глазками. — Попробуй тронь, а мачеха тебе и всыплет, неслуху! Они, мачехи-то, все ой какие злые!

Федя скользнул испуганными глазами по мертвенно-бледному лицу Ксении Трифоновны, комкавшей в руках полотенце, и опрометью бросился вон со двора.

Ведерко, попавшееся ему под ноги, отлетело в сторону и долго еще потом заунывно дребезжало погнутой дужкой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Отец разыскивает сына

За Озерным, на выжженном солнцем рыжем бугре, рос молодой, веселый тополек.

С этим топольком Федя впервые познакомился еще зимой, катаясь вокруг поселка на лыжах. Деревце одиноко стояло на заснеженном бугре, а вокруг него во все стороны расхлестнулась степь, тоже вся заснеженная, без единого пятнышка. Голые ветви трепал ветер, да и сам тополек чуть гнулся, когда ветер, набирая силу, налетал порывисто, молодецки посвистывая.

И Феде тогда вдруг стало страшно за молодой тополек.

Выдержит ли деревце здешние суровые морозы, не рухнет ли оно наземь в буран под напором яростного ветра?

Недолго думая Федя воткнул в снег рядом с деревцем палку и принялся забивать ее в промерзшую землю лыжей. Потом он привязал палку к тонкому стволу ремешком и отправился домой, немного успокоившись. Раза два Федя оглядывался и кивал тополю, будто прощался со старым другом.

И с того самого серенького декабрьского денечка Федя зачастил к молодому топольку.

Но вот кончилась метельная зима, наступил долгожданный май, и одинокий тополек как-то светло и пышно зазеленел на радость всему живому.