Повести и рассказы

Очутившись в коридорчике, он перевел дыхание и посмотрел на часы. Лампочка под потолком горела тускло, будто свет от нее прорывался из тумана. Но Геннадий все же разглядел и циферблат и стрелки. Была ровно половина первого. В тот же миг с палубы донесся звон колокола. Отбивали склянку. Прозвучал один неполный удар: дзинь!

«Часы у меня точно идут», — подумал Геннадий.

Обувшись и накинув на плечи шинель, он с прежними предосторожностями стал подниматься вверх по трапу.

«Только бы не нарваться на вахтенного матроса!» — говорил он себе, выглядывая из трюма. Но в пролетах между машинным отделением и каютами было пусто. Напротив трюма, за стеклянной перегородкой, шумно дышала паровая машина, весело приговаривая: «И так — и эдак! И так — и эдак!»

Воровато озираясь, Геннадий обогнул угол рубки и прокрался на нос. Вся палуба, обитая железными листами, лежала перед ним, как большая начищенная монета, и каждый шов на ней, простроченный заклепками, был четко заметен.

— Ну и ночка! — прошептал Геннадий, задирая голову.

На темном небе висела сияющая луна с едва приметными пятнышками цвета медного купороса. У луны, казалось, кто-то ради озорства остриг ножницами краешек, и она от этого выглядела чуть-чуть уродливой.

Год назад, еще до поступления в речное ремесленное училище, Геннадий, как и всякий, был бы тронут красотой этой светлой лунной ночи, но сейчас он знал: в лунные ночи водителю судна приходится быть особенно внимательным и зорким. В тихие лунные ночи белесовато-желтые пески островов сливаются с гладкой, светящейся поверхностью воды, становятся трудноразличимыми, и тогда судну недолго сесть на мель. Даже опытного капитана настораживают в такие ночи смутные тени от берегов, падающие на реку. Не видя в густой черной мгле яра или устья оврага, капитан может повернуть пароход или слишком рано, или слишком поздно, сбиться с курса, и тогда авария неминуема.

Всю ночь простоит теперь за штурвалом капитан «Сокола» Сергей Васильич Глушков, впиваясь глазами в светлую и в то же время неотчетливую даль, точно глядя через толстое мутное стекло.

Обо всем этом и думал Геннадий, осматриваясь вокруг. Но, пожалуй, пора и ему заступать на свою вахту. Геннадий поправил съехавшую с плеча шинель и подошел к бушприту.

«Будем считать, что я в одном лице и капитан и штурман и стою у штурвала в рубке», — сказал он себе, пристально вглядываясь вперед.

Так Геннадий приступил к выполнению своего секретного плана, который он вынашивал в голове целых два дня. Он назвал его «Планом ускоренного прохождения производственной практики».

Над этим планом Геннадий стал думать после того, как у него лопнуло терпение ждать, когда их с Юрием начнут обучать управлению судном.

«Три недели доживаем на «Соколе», а штурвала и в руках не держали, — думал Геннадий, — А в ночные вахты нас и совсем не собираются назначать. А они самые трудные. В ночное время сам капитан стоит на вахте… Разве из нас выйдут хорошие рулевые, если мы не привыкнем работать ночью? Нет, не выйдут. Вот и надо самим что-то придумать».

И Геннадий придумал. План его был необыкновенно прост: просыпаться в полночь, выходить на палубу и стоять на носу, представляя, будто он в штурвальной рубке.

«За время вахты я буду то капитаном, то штурманом. И так все время буду чередоваться. Эдак в два счета рулевым сделаюсь! Только в секрете держать все надо, А то еще просмеет Илья или кто другой. Скажут: парень большой, а как маленький… игру какую-то затеял».

Заметив, что пароход стал медленно сворачивать влево, Геннадий вступил в обязанности капитана и отдал про себя приказание воображаемому штурману: «Лево руля! Так держать». Подражая Глушкову, он сказал: «Спрашивается, для чего мы сейчас изменили курс, уклонившись несколько влево? А чтобы не сшибить плотом вон тот красный бакен. Плотовой ход в том месте неширок — гляди в оба».

Скоро и на самом деле пароход прошел совсем неподалеку от бакена с рубиновым глазком. Вся крестовина бакена была унизана серыми пушистыми комками. Это дремали чайки, уставшие за долгий день. Но птицы спали чутко, и глухой, тяжелый стук колес разбудил их. Недовольные, что их потревожили, они взлетели и, суматошно крича, закружили над водой.

Но едва прошел пароход и бакен, покачавшись на волнах вяло, вразвалку, опять замер на месте, чайки снова облепили мокрую, засеребрившуюся в лунном свете крестовину.

Геннадий услышал за спиной шаги. Он бросился к продуктовым ларям, стоявшим вдоль передней стены носовой рубки, и, протиснувшись между ними, присел, затаился. К колоколу ленивым шагом подошел матрос в брезентовой куртке и отбил новую склянку.

«Час ночи», — подумал Геннадий, провожая взглядом не спеша удалявшегося матроса.

Выйдя из своего укрытия, он надел в рукава шинель, застегнулся и снова встал к «штурвалу».

Впереди замелькали бледные огоньки идущего навстречу парохода. Пока еще трудно было определить, что это за судно: пассажирский пароход или буксир с караваном барж?