Повести и рассказы

- Значит, в казарме? - переспросил командир роты. - Понятно. Ну, это далековато да и неудобно. Надо, чтоб ты всегда был под рукой. - Он строго глянул на старшину роты, который сидел на лавке возле стола и с кривой, недоброй усмешкой поглядывал на меня. Не дождавшись от него никакого ответа, добавил: - Теперь тут будешь ночевать! Понятно? - И показал пальцем на длинную лавку, стоявшую напротив той, на которой сидел старшина. Немного дальше, на лавке за столом, ютился писарь. Сбоку от этого писаря, в красном углу, тоже на лавке, но стоящей поперек, занял себе место еще один писарь, уже довольно пожилой человек в очках. Я понял, что они и спали на этих лавках, может, немного отставляя на ночь свой рабочий, он же и общий обеденный стол. Оба писаря оторвались от своих бумаг и тоже уставились на меня. В их глазах я невольно заметил не только любопытство, но и тревогу. И причина их тревоги была мне понятна.

Дело в том, что та лавка, которую командир роты отвел для меня, была уже тех, на которых днем сидели, а ночью спали писари. И еще - стояла она почти возле умывальника. Я сразу прикинул - если пожилой писарь ночью вытянет ноги, то упрется мне в голову. А может и вовсе спихнуть меня с лавки. Так писари, видимо, боялись, что я запротестую, и тогда командир роты может загнать к умывальнику любого из них.

Возле пустого и холодного припечка стояла моложавая, но очень исхудавшая, измученная женщина, наверно - хозяйка хаты. Командир роты обратился к ней:

- Вы не против, чтоб наш новый помстаршины ночевал на этой лавке? Только ночевал, так как днем у него не будет времени даже забежать сюда.

- Мне-то что?.. - как-то нервозно ответила женщина и оперлась сухой рукой о припечек. - Не я же тут хозяйка. Пускай спит, если уместится. Только подстелить у меня больше нечего.

- Подстелить? - будто переспросил командир роты. - Что нам подстилать или настилать? Шинель-горемыку! Она у нас и подстилка, и одеяло, и подушка все вместе! Еще и свисать будет с этой лавки.

- А что телочка тут у меня, вы же знаете, - добавила хозяйка. - Куда ее деть? В хлевушке тоже ваши спят.

- Выращивай, расти телочку! - похвалил командир роты. - Надо, чтоб у тебя коровка была! Никому она тут не мешает!

- Она больше под кроватью, как котенок, - заметил старшина роты. Я впервые услышал вблизи его голос и удивился, что он такой тонкий, будто женский, к тому же - гнусавый.

Хозяйка окинула хату вялым, равнодушным взглядом, увидела, что телушка лежит как раз под той лавкой, которую командир отводит мне, и простодушно пояснила:

- Она и возле умывальника порой любит полежать, хоть там и сыровато. Только под стол не лазает, так как их обувка дегтем пахнет. - Чуть заметным кивком она показала на писарей.

- Ну что вы, дегтем, - возразил старшина роты. - Вакса у нас есть!

- Еще хуже, чем деготь! - заметил командир роты и весело засмеялся. Оба писаря тоже засмеялись.

Я не оспаривал предложения командира насчет места моего ночлега, знал, что это приказ, а не предложение. Догадывался и о том, что если бы начал возражать, то старшина роты пустил бы в ход свои гнусавые насмешки: почему-то мне представлялось, что он способен на это. Писари поддержали бы его, а тогда командир роты обязательно настоял бы на своем. К тому же мне показалось, что в сравнении с моими казарменными условиями эта лавка возле умывальника, хоть и узкая и с телкой под ней, будет все же более комфортабельна. Там я спал на верхних нарах среди пожилых бойцов, которые ночью здорово зажимали меня и оба громко храпели на разные голоса. Несколько ночей я мучился, пока приноровился и стал сам так храпеть, что заглушал храп соседей.

* * *

Старшина роты, сверхсрочник по фамилии Заминалов, был человеком уже не молодым и, как я потом узнал, семейным, хотя это не помешало ему с первых дней размещения роты в этой деревне приглядеть себе молодуху и пристроиться к ней на постой. Неказистый с виду и маловат ростом, Заминалов имел все же довольно внушительный вид: ходил всегда чисто выбритый, аккуратный, подтянутый, носил комсоставский ремень, полевую сумку и даже портупею, которая по уставу не была ему положена. Лицо у него всегда свежее, щеки розовые, будто только вернулся с отдыха. Гимнастерка чистая и даже со складочкой на рукавах от недавнего глажения. И воротничок белый, накрахмаленный. Все знали, что содействовала этому его квартирная хозяйка, но в то время никто никого не упрекал за это - скорее могли позавидовать.

Хороший уход, удовлетворение одеждой и амуницией создавали и хорошее настроение: Заминалов никогда не был хмурым, всегда весело и хитровато улыбался, с бойцами, с писарями и даже с командирами разговаривал одним и тем же снисходительным, несколько насмешливым, будто недоверчивым тоном. Порой ни с того ни с сего вспоминал какую-нибудь старую песенку и начинал тихонько и гнусаво напевать ее. Любил декламировать популярное в то время:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди...

Его тонкий, гнусавенький голосок звучал тогда с немалой долей лиризма и даже искренности.