Повести и рассказы

Я повернул голову, чтобы видеть, какое впечатление произвели эти слова городского человека на собеседников. Услышав его приговор, снабженный таким мудреным словом, старообрядец глядел несколько секунд растерянным взглядом.

– Нету греха, говоришь? – в этаком-то деле?..

– То-то, сказывают, в этом еще греха нету, – продолжал Савин, – потому что это подобие на славу Божию, значит – для вразумления человеков… Ну, а вы послушайте дальше. Стало быть, сколько-то прожил он и помер скорою смертью, без покаяния. Пал у себя в келье и умер.

– Оно и видно, что уж Бог не потерпел, – вставил раскольник.

– Ну, значит, как помер он, надо было сундуки вскрывать. А замки у него так хитро прилажены: бились, бились – ничего не поделают. Вот и позвали, слышь, для этого дела нашего деревенского одного… Мастер тоже был на все руки. Он и отпер.

– Ну?

– Нехорошо, действительно… В одном, слышь, сундуке деньги так пачками и лежат, веревочками обвязаны. Он, значит, с иконой-то езжал не раз… А как другой открыли, так тут уж – тьфу!.. И сказать грешно: лежит в сундуке сделана девица, как быть живая…

Старообрядец, поднявшийся на локоть, с горящими глазами, не вытерпел и, перебив рассказчика, досказал сам:

– И, слышь, толкнуть эту девицу под ложечку, – сейчас она срамные слова может говорить…

– Слов-то, мы положим что, не слыхали, – сказал Савин.

Андрей Иванович молча и сосредоточенно покачал головой. Ободренный его видом, старообрядец заговорил с страстным возбуждением:

– Да ведь это, братец мой, что он говорит!.. Ведь уж въявь для всех знамение было от Бога, что нельзя ему, батюшке, больше ихнего места терпеть. Насмердело!

В котелке закипело. Савин отодвинул котелок от огня и затем сказал своим ровным голосом:

– Знамение, братец, понимать тоже надо, к чему оно дается. Видите – опять это верно он говорит, что было знамение. Стало быть, на ««порядке» у нас – видели, может, часовенька махонькая стоит. Тут прежние годы вертеп был. Этто вот завтра, к отвалу ярмарки, мордва соберется, видимо-невидимо.

Так вот в прежние года, не очень давно, у них в этом месте игрища была; девки, бывало, хороводы водют, песни поют, а парни на гармониях играют, в дуды дудят… И все, значит, у самого монастыря; конечно, нехорошо, само собой. Бывало тут всего… И пришла, знаешь, один раз к игрищу этому девица, сторонняя какая-то. Мордва – вся белая, а девица эта в черном платье, только голова белым платком повязана. Вот пришла, стала средь игрища, стоит, этак руки вытянула, глазами в одно место смотрит. А чья девица, неизвестно. Вот разошлась мордва с игрища, а она стоит. Ночь пришла, – она все ни с места. Наконец, того, поверите ли, на заре вышли наши бабы коров гнать… Что за диво: стоит девица середь полянки, ровно статуй, перепугала народ весь… Стали которые подходить, спрашивают: «Что, мол, девонька? По какой причине стоишь?» Ни слова. Ну, тут уж увидели, что дело это не простое. Приехал исправник Воронин, свели ту девицу силом с места, и стала она после того объяснять: ««Вышла, говорит, на игрищу и вдруг этто вижу: все кругом провалилось… Я одна на малыим месте стою, и ступить мне некуда… А икона, значит, на облаке в небо поднялась…»

– Ну, вот видите! – подхватил старообрядец. – Ведь уж это въяве обозначает, что ихнему месту не стоять…

Андрей Иванович сосредоточенно покачал головой и сказал, обращаясь к Ивану Савину:

– Поэтому, вижу я, ваше дело ай-ай плохо…

– А я так полагаю, – ответил Иван Савин, – не может быть, чтобы нам провалиться, потому ты рассуди сам, милый человек: первое дело игрищу с этих самых пор уничтожили, отслужили на том месте молебен с иконой и поставили часовенку…

– Да что игрища!.. Будто в одной игрище дело, – перебил возражатель, – насмердело ваше место перед Господом, аки Содома!

Иван Савин снял совсем котелок с огня, попробовал кашу и сказал другому «бекетчику»:

– Готово, дядя Силантий, пущай вот поостынет маленько. – Затем, обратясь к собеседнику, ответил: – Это, брат, ты сверх ума говоришь. Это неизвестно. Конечно, грешны и мы, а все за монахов, авось Господь с нас не взыщет. Они особо, мы особо… потому мы разве монахам молимся? Мы Владычице молимся, вот кому… Тоже ведь и об вас было знамение…

– Мало ли! – угрюмо сказал старообрядец и затем поднялся. – Пора и запрягать нам.

Оба они с товарищем пошли к лошадям.

Белесый мужичок, сидевший в телеге и слушавший очень внимательно весь разговор, подошел к огню и, почесывая руками брюхо, сказал, лукаво подмигивая в сторону ушедших:

– Не любят… Как про них заговорили, им и запрягать надо…

И затем, постояв несколько секунд, он опять улыбнулся и сказал:

– А у нас, слышь, еще кака-то новая вера прискочила. Астрицка, что ли, сказывают. Часовню хотят строить.

– А какое же, говоришь, знамение об них? – обратился Андрей Иванович к Савину.