Повести и рассказы

В Рождественский сочельник в ризнице[115] кафедрального собора сидели сразу пятеро семинаристов. Все они приехали на рождественские каникулы в свою родную епархию. И все пришли в кафедральный собор прислуживать архиерею за праздничным богослужением. Такого количества молодых иподиаконов кафедральный собор еще не видел. Обычно архиерею всегда прислуживали двое: его личный шофер Александр Павлович и заведующий епархиальной канцелярией Андрей Николаевич. Оба уже довольно солидного возраста. В духовных семинариях от епархии в разные годы одновременно обучались не более одного-двух семинаристов. На весь Советский Союз было всего три семинарии. Когда желание учиться изъявили пять человек сразу, то архиерей дал им рекомендации в разные места. Двое поступили в Московскую семинарию, двое – в Одесскую и еще один – в Ленинградскую.

Семинаристы сидели в ризнице, ожидая ночной рождественской службы. Ленинградский семинарист Константин Макаров увлеченно читал книгу. Московские семинаристы Михаил Сеняев и Николай Груздев стояли перед иконой и вычитывали «каноны ко Святому Причащению»[116]. Братья Коньковы Алексей и Борис, учащиеся Одесской семинарии, начищали до блеска архиерейский жезл[117] и рипиды[118]. Короче, каждый был занят своим делом.

Вдруг дверь с улицы распахнулась и в ризницу ввалился Авдеев Сергей, соборный чтец. В свое время, по окончании духовной семинарии, его, как музыкально одаренного человека, поставили управлять архиерейским хором. Вскоре он женился на одной из певиц хора и стал готовиться к рукоположению в сан диакона. К несчастью, брак оказался неудачным, не прожив и полгода, они разошлись. Но когда архиерей уже было собрался рукоположить его в диаконы, Авдеев неожиданно женился во второй раз, и опять неудачно. Вопрос о рукоположении его в духовный сан отпал сам собой по каноническим причинам. Авдеев стал выпивать. Тогда архиерей перевел его с верхнего хора в нижний, любительский. От этого «низвержения», как его называл сам Авдеев, он стал выпивать еще больше. В конце концов его пришлось уволить и из регентов нижнего хора, правда, архиерей, пожалев, разрешил оставить его чтецом собора. Сейчас, когда он вошел в ризницу, было заметно, что он пьян, но на ногах Авдеев еще держался.

Отряхнув снег и оглядевшись, он вдруг стал громко хохотать, тыкая пальцем в сторону семинаристов.

– Хо-хо-хо, ну, рассмешили! Я сейчас живот с вами надорву от смеха. Ой, насмешили. Ну, спасибо, повеселили меня на праздник.

Семинаристы недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что так рассмешило Авдеева. Костя Макаров, оторвавшись от книги и сняв очки, близоруко щурясь, спросил:

– Объясните нам, Сергей Петрович, что вы увидели смешного?

– Вас, вас увидел, вот это и смешно, – продолжая давиться от смеха, говорил Сергей.

– Что же в нас такого смешного? – не унимался Костя. – Растолкуйте нам, и мы тоже посмеемся.

– Растолкую, конечно, растолкую, – успокоил его Авдеев.

Наконец ему удалось справиться со своим неудержимым смехом.

– Когда я учился в Московской духовной семинарии, – начал он, – то среди нас ходил такой афоризм, что в Ленинграде семинаристы учатся, в Москве – молятся, а в Одессе – работают. Захожу я сейчас к вам и что же вижу? Из Ленинграда Костя книгу читает, эти двое, московские, молятся, а эти – работают. Ну, разве это не смешно? Теперь понятно?

– Все нам понятно, – нахмурился Михаил Сеняев, – только непонятно, как вы будете в таком виде службу справлять?

– А вы еще до такого понятия не доросли, молоды больно, чтоб все понимать.

Он присел на лавочку и, сразу поскучнев, грустно вздохнул:

– Что же вы думаете, я всегда таким был? Да я вообще к этой гадости не притрагивался, диаконом мечтал быть. Вот, думаю, стану диаконом, выйду на горнее место[119] да как запою великий прокимен[120]… В каждую ноту вложу всю свою душу, чтобы до всех стоящих в храме дошло, как велик Бог и как велики Его чудеса.

Глаза его при этих словах увлажнились, и он, встав с лавки и вытерев их кулаком, во весь голос запел великий прокимен: «Кто Бог велий яко Бог наш, Ты еси Бог творяй чудеса. Сказал еси людем силу Твою.»[121]

Его голос звучал насыщенно и мелодично, заставляя в волнении трепетать сердца семинаристов. Пение прокимна вселяло какую-то радостную уверенность в том, что Бог и данная Им православная вера есть то единственное на свете, ради чего нужно и должно жить. Семинаристы встали со своих мест, с восхищением взирая на Сергея Авдеева. Допев прокимен до конца, он еще некоторое время стоял, как бы прислушиваясь к уходящим в небо звукам. Потом, понурив взгляд в пол, обреченно махнул рукой: