– Да кто где. Сегодня же воскресенье. Наверное, на школьный стадион пошли мячик погонять.
– А чего же ты с ними не пошел? – спросил отец Валерий, испытующе посмотрев на Сергея.
– Да чего там интересного. Каждый день одно и то же. А тут у вас все необычно. Служба идет вроде на русском языке, и в то же время не очень понятно, но красиво.
– Ну что же, Сергей, – вдруг широко улыбнулся отец Валерий, – еще раз убеждаюсь в истине слов Господних: «Много званых, да мало избранных»[50]. Хочешь, я тебя научу читать на церковнославянском?
– Меня-то навряд ли, – замялся Серей, – я в школе по немецкому больше тройки никогда не имел.
– Немецкий не наш язык; а славянский – он родной, на котором наши с тобой предки говорили.
Так и стал Сергей к отцу Валерию ходить. Вначале на дому у священника учился читать по-славянски. Ему это очень понравилось. Вскоре стал ходить помогать батюшке за службой. Кадило разжигал, со свечой выходил. А как научился хорошо по-славянски читать, то его отец Валерий поставил в хор, на клирос чтецом.
После окончания школы Сергей учиться никуда не поступил. Троек было много в аттестате. Мать ему сказала:
– Раз не учишься, то иди куда-нибудь работать, а то на свою зарплату я тебя, такого бугая, не собираюсь тянуть. И от армии мне тебя нечем отмазать.
Сергей пожал плечами:
– Да я и не собирался от армии косить. Вон Колька Парфенов отслужил в морфлоте и вернулся, жив-здоров. Не всех же в Чечню направляют.
– А если в Чечню попадешь? – вдруг всполошилась мать. – Что тогда?
– А что тогда? Буду воевать.
– Господи! – всплеснула руками мать. – Тоже мне вояка выискался. А если убьют?
– Не всех же убивают. Кто-то и возвращается, – сказал Серега, но уже не совсем уверенно.
Работать его взял к себе при храме отец Валерий. Здесь Сергей и за сторожа ночного, и за чтеца. Да и вообще правой рукой отца Валерия стал. Когда подошло время Сергею идти в армию, отец Валерий отслужил молебен и сказал ему напутственное слово:
– Иди, Сергей, и служи Родине честно. Помни, наша православная вера налагает на нас особую ответственность быть преданным своему отечеству даже до смерти. Но помни еще и о том, что мы будем за тебя молиться, чтобы Господь сохранил тебя от всякой напасти и вернул домой в здравии. – При этих словах отец Валерий расстегнул ворот рясы и снял свой нательный серебряный крестик. – Давай, Сергей, снимай свой, мы с тобой поменяемся. Я с этим крестиком сам в армии служил. Теперь я твой крестик буду носить, а ты мой, чтобы все время помнил, что тут за тебя молятся.
На лесной лагерь ваххабитов[51] спустилась ночная мгла. То тут, то там слышались приглушенные голоса. Костров боевики не жгли, соблюдая маскировку лагеря. Ужин готовили на портативных газовых плитках. Запахло жареным мясом. Патриев, с наслаждением втянув в себя соблазнительные запахи, сказал, обращаясь к Хамзату:
– Пожрать-то хотя бы нам дадут? Или это только у христианских народов такой обычай – кормить перед казнью?
Хамзат поднял свой тяжелый взгляд на Патриева и долго пристально смотрел на него. Потом спросил приглушенным голосом:
– Стрелять умеешь?
Патриев, обидевшись почему-то на этот вопрос, ответил с издевкой:
– А ты мне дай «калаш»[52], тогда увидишь. Покрошу здесь всех в капусту. Хоть перед смертью душу отведу.
– Получишь «калаш», но всех подряд не надо. Надо с умом.
Гаврилов вопросительно посмотрел на Хамзата.
– Племянники сигнал подали, – ответил тот на вопросительный взгляд друга, – надо быть готовыми. Ты бери вон того, справа от тебя, я на себя возьму вон того араба. А ты, – обратился он к Патриеву, – постарайся подвинуться поближе к тому, что анашу потягивает. Начинаем сразу по моему сигналу.
Он посмотрел в сторону Сергея; тот, не слыша никого, полностью ушел в молитву. Хамзат сразу это понял и не стал прерывать Сергея. Но Гаврилов, перехватив взгляд Хамзата, тронул Сергея за плечо:
– Сергей, ты чего в нирвану ушел. Давай возвращайся на грешную землю.