Повести и рассказы

Что, если это произойдет?

Он нажал кнопку перемотки. Прокрутил сцену еще раз. Затем еще раз. Голова девушки поворачивалась.

Она ужасно похожа на Грету.

Ему вдруг отчаянно захотелось выпить.

Он нажал на паузу. Изображение замерло и замерцало, испещренное горизонтальными линиями.

Он подошел к бару и налил себе виски. Выпил и налил еще.

Он думал о ней.

Ей, без сомнения, нравился жесткий секс. Хотя, Господи, никогда такой жесткий, как намечается здесь. Он часто подшучивал над ней, говоря, что она носит следы укусов, как некоторые женщины носят украшения.

И еще она была извращенкой. Он даже записал с ней несколько видео на свою собственную, теперь уже примитивную видеокамеру, ничего слишком сексуального, и, в конце концов, она украла пленки.

Очень жаль.

Грета была чертовски привлекательной и неутомимой труженицей в постели, но в ней было что-то такое, что ему никогда по-настоящему не нравилось. Что-то грубоватое и слегка низкопробное в ее джерсийском акценте, в ее нестандартном вкусе в одежде.

Он сомневался, что она когда-нибудь снимется в кино.

И он с первого дня знал, что их отношения долго не продлятся.

Конечно, он ей этого не сказал. Только не тогда, когда она ползала по его члену, готовая испробовать для него все что угодно — и плети, и цепи, и зажимы, и ножи и кожу, всю эту трахомудию. Он ни за что не собирался говорить ей об этом, пока не придет время.

Пока не появится что-то более интересное.

И вот однажды это произошло.

Забавно. Он тоже не мог вспомнить ее имени.

Разрыв с Гретой был ужасен, он это помнил. Она кричала, ныла и умоляла. Пару раз приходила пьяная, колотила в дверь. Упрашивала.

Но рак уже доконал его отца, и он знал, что это невозможно, что скоро у него будет много денег, а он знал, что она этому не соответствует. Не с таким акцентом, не с такими вкусами.

Поэтому с Гретой пришлось распрощаться.

Теперь, возможно, по-настоящему.

Иисусе.

Он допил виски, налил себе еще, просто чтобы потягивать понемногу, и вернулся в кресло.

Нервы не шалили. Виски расширялось внутри него. Он потянулся к пульту дистанционного управления и нажал на воспроизведение.

Пленка с жужжанием пришла в движение.

И ножи были уже наготове.

Точнее, один нож. У одного парня в руке длинный кухонный зазубренный нож, а другой вытащил из заднего кармана секатор, которым обрезают ветки, и держал его перед камерой.

Теперь он подался вперед на шаг или два. Очевидно, в камере не было зума, и Громила-3 перенес ее ближе к кровати на штативе.

Это был все же не крупный план, но стало лучше видно.

Женщина, которая на девяносто девять процентов была похожа на Грету, застонала, но не стала сопротивляться, когда парень с ножом срезал бретельки ее лифчика, а затем распилил его посередине. Ее груди вздрогнули и освободились. Соски были бледно-розовыми, крупными, сливающимися с более бледной плотью груди. Совсем как у Греты.

Мужчина разрезал пояс ее трусиков и вытащил их из-под нее.

Как и Грета, настоящая блондинка.

Говард залпом выпил виски. Этот чертов фильм просто не создан для того, чтобы его потягивать.

Сама мысль о том, что он наблюдал за Гретой — что это вообще может быть Грета — пугала его до усрачки. Было в этом что-то настолько ироничное и бесконечно более извращенное, чем он когда-либо мечтал, — возможно, даже больше, чем он когда-либо хотел мечтать, — что приходилось удивляться. Все эти жуткие образы. Столько лет собирал их. Все эти годы искал, искал… что?

Смерть, разумеется.

Так и должно быть. Опыт насильственной смерти, в котором он был и наблюдателем и участником. Участником в том смысле, что он купил эту конкретную кассету, в некотором роде профинансировал ее. Позволил ей появиться на свет. Он и ему подобные.

Ладно, он делал это тысячу раз.

Но теперь это была та, кого он знал, та, которую он по-всякому трахал всю неделю до самого воскресенья, та, что должна серьезно пострадать, и нужно было об этом задуматься.

Возможно, что он откусил больше, чем смог проглотить.

Ему предстояло это выяснить. С лихвой.