Повести и рассказы

О боже, Кэсси, солнышко, прости, пожалуйста, что тебе пришлось все это пережить из-за меня. Поверить не могу, что был таким легкомысленным. Я даже не включал компьютер. Не мог себя заставить. Стоило написать тебе гораздо раньше. Лучше все объясню.

В пятницу вечером я писал дома текст по работе и услышал, что Куджо кашляет на кухне. Она никогда не издавала таких звуков, когда отхаркивала шерсть. Это был сухой кашель. Я пошел на кухню и увидел, что она на полу и кашель раздирает ее изнутри. Я подумал, что она задыхается. Я взял оливкового масла, которое давал ей, когда дело было в шерсти, но она от него отказалась.

Наконец, кашель затих, и она ушла к кладовой — там стоит коробка из-под книг, в которой она любит спать. Я вернулся к работе, хотя и встревожился, но подумал, это одна из тех кошачьих болячек, которые быстро проходят. Но потом она отказалась есть. Я подумал, что это инфекция или вроде того, и продолжил наблюдать. Она вроде бы вела себя спокойно. Мурлыкала, когда я ее гладил. Но не выходила из кладовой. А потом, в два часа ночи, проснулась и опять закашляла, еще хуже. Вся выгнулась, на глазах выступили слезы, будто она не могла вдохнуть, представляешь? Я смочил полотенце теплой водой и вытер ей глаза, рот и нос и увидел, что у нее изо рта пошла пена. И это меня уже чертовски напугало. В общем, я посадил ее в переноску, вызвал такси и поехал в ветклинику. Там есть круглосуточная служба.

Ветеринар была новая, ужасно молодая, но очень добрая. Она видела, что мне не по себе. Поставила диагноз — острый респираторный дистресс, вколола «Кортизон», чтобы облегчить дыхание, и это помогло почти сразу. Я подождал, пока ее отнесут на рентген, а чуть позже доктор Моррис — так ее звали — вышла и показала мне негатоскоп. Легкие Куджо оказались все будто в каких-то пылинках, но на самом деле это были капельки влаги. Это выглядело, как на фотографии Млечного Пути, так их было много. ТАК ГУСТО, Кэсси. Я не на шутку за нее испугался.

Доктор Моррис сказала, что хочет сразу высушить легкие и ввести большую дозу антибиотиков, для этого ее нужно оставить на ночь для наблюдения. В худшем случае они могли вырубить ее и делать интубацию, пока антибиотики не подействуют. Я сказал, чтобы делали все, что нужно. Она сказала, это будет дорого, а я — что деньги меня не волнуют, не надо о них думать, сколько бы это ни стоило. К тому времени я уже был почти в слезах. Она сказала мне идти домой и поспать, и что позвонит мне, если будут изменения. Я ушел и написал тебе. То последнее письмо. Потом выпил полный стакан чистого скотча, и он сделал свое дело, вырубил меня, и я уснул.

Мне позвонили без пятнадцати пять. Почти на рассвете. Сказали, Куджо быстро угасает, и спросили, как поступить? Я сказал продержать ее, пока не приеду, если это возможно. Я успел как раз чтобы ощутить ее последний вздох, последний удар сердца. Ее раскрытые глаза смотрели на меня, но не видели. Я прижался лицом к ее шее и долго плакал.

Я и сейчас плачу.

Понимаешь, почему я не мог тебе написать, Кэсси? Жаль, я не мог тебе позвонить. Можно я тебе позвоню? Мне нужно поговорить с кем-то, не то сойду с ума, потому что единственного создания, с кем я мог говорить — кроме тебя, — больше нет.

С любовью,

Эндрю