Повести и рассказы

Вот везут много людей. Одних захватывают и расстреливают на месте. Но зачем же везут этих, втиснутых в душные красные вагоны?.. Куда их везут? Кто дал власть этим двум — полковнику с тщательно подрезанной эспаньолкой и черному генералу, — кто дал им право казнить?..

И вспомнился ползучий откос… Там дать сильный ход и сбросить всех вниз, разрушить все, изломать, исковеркать, расщепить, убить… Там отдохнуть и от щупающих, следящих взглядов и от ужаса, который вьется над поездом, и от паники, которая бежит впереди и убивает у людей живую душу, молодость, счастье…

Странный звук раздался сзади. Привычное ухо нащупало его среди равномерных шумов паровоза. Оглянулся на солдат. Взглянул смело: оглядывают они свои револьверы. Один вытащил и снова вложил в барабан пулю…

— Ага!.. Готовитесь!.. — злорадно вспыхнул Егорушкин: — боитесь откоса!.. боитесь!..

Сладкой отравой омыло душу это сознание. И захотелось, чтобы боязнь этих двух не была напрасной, чтоб там, у откоса, увидеть их исступленные в животном страхе лица, и сбросить их вниз, их и себя… и тех, кого везут в красных вагонах… А Пронин, угреватый телеграфист Пронин, незнакомая девушка в черной шапочке, а Лунин, а другие — вдруг окружили Егорушкина, мелькают бледными лицами, и губы их что-то шепчут, шепчут…

Опрокинуть!..

Но как же те, которых томят в красных вагонах?.. Как же они?..

Замкнутый, заколдованный круг. Железное с острыми шипами кольцо, которое одели на грудь, которое сжимают. Больно, больно!..

Вдруг захотелось засмеяться громким, раскатистым хохотом, чтобы вздрогнули двое, осматривающие оружие. Засмеяться — ведь смешно, до боли смешно — как белка, прыгать в круглой, тесной клетке. Там, в красных вагонах везут людей, захваченных внезапно в темную ночь, и их другие люди, властные, сильные, едущие в синих — будут судить, будут убивать. А тут, у рычагов и ключей, у стали и меди, стоит он — он, который властен и силен всё и всех низринуть под откос, превратить в груду уродливых, страшных обломков стали и меди, мяса, дерева, мозгов… Но еще ближе, рядом с ним, стоят двое — молчаливые они, — и они застрелят его, размозжат ему голову за неверное движение, за ошибку. И им самим размозжат головы, если будут они менее зорки… Смешной, страшный круг…

Тяжко вырваться из него. И уже кажется исстрадавшемуся сознанию кроваво-красный сигнал.

Мутным взглядом, оторванным от тьмы, обвел Егорушкин вокруг себя. Увидел двух солдат, увидел исхудавшее, грязное лицо кочегара. И на этом лице две бездны — страха и отчаянья. Глядеть на него, Егорушкина, о чем-то молить его — немой, но горячей мольбою.

Схватился рукой за рычаг. Двинулись, шагнули оба стерегущие. Спохватился, опустил руку. Закружилась голова — синие, оранжевые круги впереди плывут и меркнут, скользят и прыгают…

Шумит равномерным шумом и грохотом поезд. Ясно выговаривает:

— Сбрось… сбрось… сбрось…

Неизмеримой тоскою наполнено сердце Егорушкина.

5

— Всего шестьдесят три, ваше превосходительство.

— Недурно… недурно, — бормочет генерал и заглядывает в лежащую пред ним бумагу. Их только двое — полковник и он — в купе. На откидном столике бутылка, оплетенная соломой, и два стакана.

Генерал сидит, откинувшись на подушку сидения, полковник — против него, почтительно подавшись вперед.

— Гм… гм… А вы, полковник, между нами говоря, вполне надеетесь на тех двух?..

— Вполне, ваше превосходительство!.. Опытные, надежные!

— Так… — генерал помолчал и вздохнул: — Знаете ли… весьма пикантно… даже весьма… Только не рискованно ли?.. Говорят, это очень опасное место — этот ползучий… так, кажется, — откос!..

Полковник усмехнулся одними глазами.

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство… Он не успеет ничего сделать, даже если он захочет. А сознайтесь — ведь все-таки это оригинально.

— Да, да…

— Оригинально поставить одного из этих отъявленнейших негодяев впереди, дать ему в руки власть, огромную власть над нашей жизнью, и следить за каждым его шагом!.. О, оба нижние чины железнодорожного батальона превосходно понимают, чего от них требуется…

Генерал крякнул. Оба замолчали. Извне гудел поезд, мягкими звуками шлепая о стенки вагона.

— Шестьдесят три — это недурно… Шестьдесят три расстрелянных… — снова заговорил генерал, — и ваше предложение также очень находчиво… Как это: «при покушении на меня или на кого-либо из лиц сопровождающих меня. И все заарестованные мною будут преданы на этом основании военно-полевому суду». Да, да, находчиво!..

Опять замолчали. Генерал отхлебнул из стакана и закашлялся. Полковник стал просматривать какие-то записки.

— Знаете что!? — полковник нетерпеливо отложил в сторону бумагу и неприязненно взглянул на генерала. — Знаете что, полковник, — заискивающе заговорил тот: — Вы на ближайшей станции снимите этого… машиниста. Я думаю, его можно будет и не брать с собой!..

— Ваше превосходительство! — холодно и громко ответил полковник: — мы уже проехали последнюю станцию пред откосом… Через полчаса мы въедем на откос!..

Генерал вздрогнул, налил стакан вина и залпом выпил его. Поезд мягко шумел и громыхал.

* * *