Но когда Василиса вернулась из церкви, у него благодушие исчезло без остатку.
— Ну, мужики, — возбужденно стала рассказывать баба. — Оказия-то какая! Кого я в церкви-то видела! Ксению верхнееланскую!..
— Врешь! — вскипел Архип. — Не может этого быть! Не такая она, чтоб к попам ходить!
— Да своими я глазами видела! Ты чего это? Когды я тебе врала?
Архип опомнился: действительно, не водилось за Василисой вранья, всегда баба правду говорила. Выслушал огорченно жену, выругался, схватился за шапку.
— Ты куда? Щей похлебаем! — удержал его сват.
— Сбегаю я к ней, дознаюсь! Где она, Ксения, останавливается-то?
Сват сказал и отпустил его.
Ксению нашел Архип окруженной множеством баб. Она сидела посреди них тихая и усталая. Недоуменье и скорбь были на ее лице. Недоуменье и скорбь вспыхнули ярче, как только увидела она Архипа. Бабы оглянулись на него и неприязненно зашушукались. Хозяйка дома вышла ему навстречу и певуче протянула:
— Проходи-ка, Архип Степаныч! Проходи, гостем будешь.
Но Архип не слушал хозяйку. Прямо к Ксении прошел он, прямо к ней:
— Ты што это, Ксения?.. Ты пошто же?
Ксения отвернулась. Губы у нее дрогнули:
— Оставь, дядя Архип… Не томи.
Бабы теснее подались к Ксении, зашумели, заговорили, покрывая голос женщины:
— Чего пристал к женчине?.. Не мужичье здесь дело!.. Уходил бы! Зачем пристал?!..
Но Архип озлился и прикрикнул на баб:
— Не гыргайте вы!.. Мое дело! Должон я с Ксенией, со связчицей своей поговорить!.. Должон, и кончено!..
Вставая с места и все еще не глядя на Архипа, Ксения, напряженно думая о чем-то, сказала женщинам:
— Пустите, бабоньки… Хочет поговорить, пущай говорит.
Сразу умолкнувшие женщины пропустили Архипа поближе к Ксении и впились в него разгоревшимися любопытством и неприязнью глазами.
— С чего же это ты, товарищ дорогой Ксения, в церкву, к попам потянулась? Не займовалась ты раньше этим. Кто тебя надоумил? Была ты сознательная и справедливая, а теперь что с тобою исделалось?.. Обидно мне, Ксения! укорительно обидно!..
Архип заговорил горячо, но успел сказать совсем немного и почувствовал, что нет у него настоящих, убедительных и уместных слов и что вот эти его слова бесплодно падают в настороженную, недоверчивую, враждебную тишину, что Ксения слушает и не слышит его, отгородилась от него чем-то, ушла куда-то. И, чувствуя свое бессилие, озлобленный им, он вскипел, закружился, сорвался:
— Знаю я! — вдруг закричал он и обернулся к бабам. — Знаю!.. Сороки все это, трещотки язвинские! они тебя сомустили!.. — У-у!! длинноволосое отродье!..
Хозяйка приблизилась к Архипу и язвительно промолвила:
— Перестал бы ты, батюшка, в чужом доме шуметь. Не было тебе приглашенья, не обессудь, коли, вот тебе бог, а вот и порог.
Архип осекся, плюнул, яростно оглянул баб, сунулся к выходу и ушел.
У свата Архип разразился бессвязной и гневной речью и против попов, и против баб, наконец, против кого-то неизвестного, кто, по его мнению, виноват во всем. Сват, легонечко посмеиваясь, поддерживал его, сватья дулась и обзывала греховодником. Василиса озабоченно уговаривала ехать на станцию. Было Архипу тошно и муторно, когда выезжал он из Острога.
Было тошно и муторно Ксении, оставшейся среди негодовавших на Архипа, на беспутного мужичонку баб. Но, насытивши свое негодованье, бабы постепенно разошлись по домам. Ксения осталась одна с хозяйкой. Попозже вернулась откуда-то Арина Васильевна, пошепталась с хозяйкой, покрутила озабоченно головой, посидела немного молча. Как перед дальней дорогой, сидят молча и сосредоточенно. Потом поднялась, твердо и настойчиво напомнила:
— Пойдем, Ксеночка! Ждет тебя батюшка, отец Сосипатр.
Растерянно вздрогнув, Ксения встала, поправила головной платок и решительно и деловито пошла одеваться.
Собирались со станции по железной дороге Васютку в город отправить одного, но на станции Архип вдруг перерешил:
— Хватит у нас копеек! Повезу-ка я Василея Архипыча сам в город!
Ни споры, ни уговоры не помогли: Архип влез в вагон следом за Васюткой и укатил. Василиса, вытирая заплаканные глаза, одиноко поехала рысцою обратно.
Всю дорогу парнишка простоял у окна, жадно разглядывая убегающие и кружащиеся в быстром беге распадки, поля, косматые полосы поредевшего леса. В жадности этой не слушал, о чем толкует с попутчиками отец. А Архип вцепился в праздных, по-дорожному охочих до разговоров слушателей и толковал им о своем, хвастался, что везет сынишку в город на хорошую ученую жизнь приспосабливать.
— Станет он у меня там человеком, во! — потрясал он черным кулаком. — По науке пойдет! Мозги проветривать будет!.. Город — это не деревня!
Соседи рассматривали парнишку и соглашались с Архипом и выматывали из него все, чем переполнена была его душа. А телеграфные столбы за открытыми окнами бежали и бежали, а город все приближался и путь к нему становился короче.