Повести и рассказы

— К вам он всей душою. Нам это известно. Мы его, Александра-то Евгеньича, давно знаем. Он с моим на одном заводе работал. Хороший человек. Широкой души мужчина. Вот он-то своим горбом до наук дошел. Каким он скоро инженером будет! А сколь в жизни мурцовки хлебнул! И об вас он заботу большую имеет, интересуется. Словом, любовь у него к вам по-хорошему существует. Не как у других: подольстился, попользовался да и на сторону…

Слесарша вдруг с легким испугом остановилась. Она заметила тяжелый тоскующий взгляд Марии, она вспомнила.

— Ох, дура я! — искренно вырвалось у нее. — Вы, голубка, плюньте на меня. Сболтнула я.

— Ничего, — одними губами горько улыбнулась Мария. — Ничего, Фекла Петровна.

— Простая я, необразованная, — вздохнула слесарша, — вот оттого иной раз и брякну неподумавши!

— Это хорошо, что вы простая. Зато вы и душевная и мне с вами легко, как с родной, — осветилась Мария. — Легко.

Электрическая лампочка сеяла с потолка резкий свет. Вовка тихо спал, за перегородкой было спокойно. Кто-то поцарапался в дверь. Слесарша оглянулась на звук и строго сказала:

— Наталья, не мешай!

— Я, мама, не мешаю, — тоненько прозвучало в ответ и дверь приоткрылась, — я в гости к Вовочке хочу.

Девочка, сияя лукавыми глазами, вошла в комнату. Мария двинулась к ней навстречу, схватила ее на руки и прижала к себе:

— Золотко ты мое!

22

Мария услышала за перегородкой голос Александра Евгеньевича. Он весело разговаривал с мальчиком. Он шутил над ним, а тот задорно и независимо отшучивался.

У Марии сердце заколотилось быстрее. Она не видела Солодуха дней пять.

И пока его не было, ей казалось что она может обойтись без него, а теперь вот почувствовала, как он ей нужен.

— Ты не смейся, дядя Саша, — вразумлял Солодуха мальчик, — напрасно ты смеешься! Мы всем отрядом так решили! Понимаешь, всем отрядом!

— Ну, значит, и весь отряд ваш неправильно поступил!

— Отряд неправильно не может поступать! Это ведь, понимаешь, не один мальчик… Понимаешь!

— Я-то это понимаю, а вот вы, видать, набедокурили!

— Да если он учительницу нехорошим словом обозвал, так тогда как? Думаешь, терпеть его в группе? Мы таких терпеть не будем!

Александр Евгеньевич что-то ответил мальчику и вслед за тем Мария услыхала легкий стук в дверь своей комнаты.

Солодух вошел оживленный, свежий, бодрый. Его лицо светилось радостной улыбкой. Едва успев поздороваться с Марией, он оглянулся на перегородку и любовно сказал:

— Эх народ-то какой хороший растет! Вот я сейчас со Степкой беседу вел. У них в школе мальчик обругал учительницу, а они, не дожидаясь школьного совета, сами самостоятельно постановили исключить его. А ведь ребятам по десяти, по одиннадцати лет, не больше!.. Ну, как живете, Мария? Я по горло был занят, все не мог выбраться к вам, даже совестно мне, что забросил занятия с вами. Впрочем, у вас дела пошли на лад… Как Вовка?

Неожиданно для нее, Марии вдруг стало легко и просто с Александром Евгеньевичем. Так легко, как еще не бывало.

— Вовка молодцом, — улыбнулась она. — Крепнет и растет.

— Мне его Наталка расхваливала, — засмеялся Солодух. — Она уверяла меня, что они с ним разговаривают и что она все понимает.

— Наташа девочка прелесть просто какая. Да и все они хорошие.

— Народ великолепный. Я вам говорил. С ними вам не может быть плохо. А знаете, — спохватился Солодух, — у меня ведь маленькое дело к вам. Я нашел вам небольшую работу.

— Работу? — взволновалась Мария. — Службу?

— Нет, можно брать на дом.

— Ох, как хорошо! — непосредственно вырвалось у Марии.

Александр Евгеньевич объяснил Марии, о какой работе идет речь, рассказал ей с кем и где она должна договориться. И Мария, выслушав его, покраснела и призналась:

— Вы даже не можете себе представить, как кстати это.

— Я знаю, — кивнул головой Солодух и подошел к вовкиной кроватке.

— Вот растет человек, — обернулся он к Марии, — который войдет в жизнь без предрассудков, без всего того лишнего, что давит еще нас.

Лицо у Александра Евгеньевича сразу стало серьезным, почти строгим. В глазах, которые были устремлены на Вовку, вспыхнуло упорство. И легкое подергивание верхней губы отмечало сдерживаемое волнение.

— Без предрассудков. Да, — повторил он. — Не так, как у вас, Мария. Почему вы не можете отнестись к окружающему просто? Почему вы не назовете настоящим именем наши с вами отношения и не сделаете настоящих выводов? Почему? Ведь я чувствую, что мы друг для друга необходимы, нужны. О чем тут раздумывать, зачем колебаться? И ваши сомнения насчет Вовки неосновательны! Вовку я люблю. Да ведь дело и не в Вовке. Дело в нас самих. И если вас смущает третий, тот… отец Вовки, так и это ни к чему. Его отношения и к вам и ко мне могут ограничиваться постольку, поскольку он все-таки физический отец ребенка…

Мария наморщила лоб.