Повести и рассказы

Книжка эта толстая-претолстая, а то, что нет первых страниц, даже интереснее. Начнешь — и оторваться невозможно. В результате я схватил три двойки. По математике и физике еще куда ни шло, но по истории… Я сам удивился. У Нины Максимовны я меньше четверки не получал. Понятно, она рассердилась и даже вызвала в школу маму. Это было бы еще ничего, но мама из всего этого сделала оргвыводы. В общем, она за меня взялась. Она редко берется, но если уж берется, то мне приходится ой как туго. Во-первых, она прикрепила над моей кроватью «Распорядок дня», которому я должен был следовать неукоснительно. День начинался с умывания под краном. Какая связь между успеваемостью и холодной водой — до меня не дошло. Во-вторых, мама зачем-то велела мне носить в школу костюм, который предназначался только к Новому году. В-третьих, никаких кино, катка и лыж, пока я не стану успевающим. Кроме того, в присутствии самого директора школы меня заставили обещать, что буду я учиться только на четыре и пять и вести себя примерно. В заключение мама попросила Нину Максимовну пересадить меня с последней парты куда-нибудь поближе. И с кем бы вы думали я теперь сижу? Конечно, с Ладкой-мармеладкой. Вот так… По идее она должна оказать на меня влияние.

Встретила меня Ладка не особенно восторженно. Как только я перебрался на новое место, Ладка фыркнула и отодвинулась. Фыркать — это у нее такая лошадиная привычка. Может быть, это от не нее зависит, но зачем же отодвигаться? Первым делом я ткнул Ладку кулаком в бок, чтобы она поняла, что отодвигаться невежливо. Кроме того, я думал, что обиженная Ладка упросит Нину Максимовну отсадить меня обратно. И, вообще, это не по правилам. Я выше всех в классе — значит должен сидеть позади, а не перед всеми, как Останкинская башня.

Так вот, подвинтили мне гайки, и, когда все успокоилось, стал я раздумывать, как жить дальше? Двойки — это полбеды. За неделю можно все скосить. Хуже — с макулатурой. Дал слово — надо выполнить! Дома за ужином закинул удочку насчет того, что нужно помочь сырьем нашей бумажной промышленности. На одни школьные учебники идут миллионы тонн… Папа это сразу понял по-своему и запер на ключ оба книжных шкафа. И совсем напрасно — больно нужны мне его Брокгауз и Ефрон. У меня была другая идея, и союзника я нашел в маме.

А дело вот в чем: папа вечно дрожит над каждой газетой, не дай бог, если хоть одна попадет в туалет! Он аккуратно складывает их по номерам, а потом не знает куда девать. Сначала лежат газеты в кабинете, потом в прихожей на сундуке. Это ли не золотая жила? Я только намекнул, а мама подхватила: «Давно пора прихожую привести в порядок. Стыдно перед гостями». Папа весь вечер ходил грустный, а к утру мама, должно быть, победила, потому что шепнула мне: «Бери санки и увози!»

Ах, как расчудесно начался день! Кто мог подумать, что станет он для меня днем сплошных неудач?..

Я так радовался, что вышел из дома за час до звонка. А санки нагрузил газетами. Получилась изрядная кипа. Хорошо, что помог Костя Зотов. Он зашел ко мне за «Третьим днем погони». Получив книгу, он был на седьмом небе от счастья и с готовностью впрягся в санки. Все складывалось просто замечательно: снег сверкал, светило солнце, небо было, как в мае. Я шагал позади санок, руки в брюки и думал: «Бедный Костя, теперь его черед получать двойки».

Мы двигались мимо горсада, как вдруг я увидел ее. Она лежала по другую сторону железной изгороди, на свежем снегу, совсем как живая.

— Стоп! — воскликнул я. — Видишь?

Костя остановился, снял шапку, утер с лица пот и уставился на сороку. Должно быть, она скончалась совсем недавно, потому что на ее перышках не было ни одной снежинки.

— Вот это да! — восхищенно вздохнул Костя.

— Обожди, я сейчас!

Мне сразу пришла мысль, что ее можно отдать Виктору Ефимовичу и он сделает из нее великолепное чучело. И я полез через изгородь. Сороку осторожно поднял и положил за пазуху, но на обратном пути мне не повезло — о железное острие я порвал на правом колене брюки. Здорово получилось — так и выхватил клин с ладонь величиной. «Ну, будет мне за новый костюм, — подумал я, но виду не подал, что расстроился. — Подумаешь, важность — какие-то брюки».

Явившись в школу, мы, первым делом, сдали завхозу газеты. Они потянули целых девятнадцать килограммов. И все это богатство я попросил записать на Ладку-мармеладку. Тут прозвенел звонок. Куда девать сороку? К Виктору Ефимовичу уже не успеть. Поэтому я сунул ее в шапку и побежал в класс.