Повести и рассказы

Когда-то он учился в Яньцзинском университете[6], а окончив его, зарабатывал на жизнь тем, что держал небольшую — семьсот-восемьсот томов — книжную лавку. Торговые дела оставляли время для чтения, и он одновременно накапливал знания и деньги. Позднее, поддавшись на уговоры дяди, он вложил небольшой капитал в его маленькую торговую фирму. Дядя оказался неважным предпринимателем, фирма была на грани краха, но Чжан счел неудобным требовать свои деньги и списал их по статье убытков. Но вот в 1956 году дядина фирма вместе со всеми другими была превращена в частногосударственное предприятие, и вкладчики, включая Чжана, стали получать небольшие проценты. За это в начальный период культурной революции его объявили капиталистом, били, таскали по улицам. И сейчас его классовая принадлежность не была окончательно определена. Кто знает, куда понесет надвигающаяся буря эту оторвавшуюся от привязи лодку.

Из этой троицы мог считать себя счастливчиком лишь У Чжунъи, носивший очки с толстыми стеклами в роговой оправе.

Его биография представляла собой ничем не запятнанный лист белой бумаги, слова и поступки были осмотрительны и не вызывали нареканий. Человек мягкий и миролюбивый, он старался ни во что не ввязываться. Некоторое время назад в институте образовались две фракции, которые сражались между собой не на жизнь, а на смерть. Он же спокойно прогуливался в сторонке, всегда вовремя являлся на работу, хотя делать было нечего, и не нарушал установленных начальством порядков. Каждая из фракций переманивала его на свою сторону, но он лишь улыбался. Скоро обе от него отступились — его сочли трусливым и никчемным, годным разве лишь для увеличения числа сторонников фракции.

Но в перерывах между кампаниями, когда нужно было вновь заниматься делом, на него устремлялись взоры всего института. Он был сравнительно молод (тридцать с небольшим), неплохо подготовлен, работал добросовестно и упорно, регулярно выдавал научную продукцию. Его основной темой была история региональных крестьянских восстаний, которая всегда привлекала внимание, а потому привлекал внимание и он сам. Успехи его расценивались как доказательство успешной работы дирекции института и его непосредственного начальства. Именно поэтому, как считали все, ему делали разные поблажки и не трогали во время кампаний… И стоило начаться заварушке, как люди, волновавшиеся из-за пятен в своей биографии, начинали смотреть на него с белой, а то и с черной завистью. Как будто во время наводнения они стояли на голой равнине, а он спокойно и безмятежно пребывал на возвышенности, под защитой каменной стены.

Но ведь все знают, что это было за время. Куда большие заслуги и те часто не помогали, ничтожный промах мог навлечь нежданную беду. Приходилось на каждом шагу остерегаться возможных ошибок и стараться заранее уберечь себя от последствий. В этой зловещей атмосфере даже у людей, которым вроде и нечего было опасаться, могли ни с того ни с сего возникать сомнения и тревоги, начинало колотиться сердце…

Незадолго до конца рабочего дня в комнату вошел заведующий сектором и вопреки своей обычной мягкой манере сурово объявил:

— Ревком принял решение с завтрашнего дня временно приостановить обычные занятия и целиком переключиться на ведение кампании. Командировки отменяются, медицинские справки считаются действительными лишь при наличии печати ревкома. Первая неделя будет посвящена большим разоблачениям и большому перетряхиванию. Пусть каждый, вернувшись домой, сосредоточится и припомнит, кто из сослуживцев допускал ошибки в своих высказываниях или действиях, за кем водились сомнительные связи. Это и будет подготовкой к взаимным обличениям…

Чжао Чан замолчал. Сотрудники собрали вещи и покинули комнату без обычных шуток, даже не попрощавшись. Лица их были бесстрастны, они глядели прямо перед собой — наверно, уже начали опасаться друг друга.

4

По дороге домой У Чжунъи владели смешанные чувства. Поднималась досада и раздражение: вот, опять связывают руки, прекращают многообещающие научные поиски и заставляют сидеть на бесконечных митингах и собраниях, выслушивать разоблачения и обличения. Но к ним примешивалось и смутное ощущение тревоги. Он успокаивал себя, что всегда соблюдал правила, не допускал ошибок и рядом с Цинь Цюанем и Чжан Динчэнем может считать себя баловнем судьбы. В такие времена покой — высшее благо!

«Мое дело сторона! По вечерам буду продолжать свои обычные занятия. Завтра заберу домой книги и статьи, которые сейчас лежат в кабинете. И нечего больше думать об этом».

На душе стало легче. Он распахнул дверь, прошел по темному коридору и поднялся по лестнице — его комната помещалась на втором этаже. Заслышав шаги, соседка с первого этажа, тетушка Ян, — добродушная и туповатая толстушка из Шаньдуна — вышла в коридор и окликнула его:

— Товарищ У, вам письмо. Вот, пожалуйста!

— Письмо? А, от старшего брата. Премного благодарен! — Он сделал полупоклон и с улыбкой взял конверт.