Повести и рассказы

Чан Мин проболел больше десяти дней. И хотя молодые люди за это время мало разговаривали, они тем не менее постепенно сблизились. Люди, любящие поговорить, в компании молчунов теряются. А те, кто привык молчать, и без слов понимают друг друга. По тому, как Чан Мин переносил свою болезнь, Бай Хуэй увидела, что он мужественный и волевой человек. Хотя он был еще молод (по его словам, ему шел двадцать третий год), в нем не ощущалось юношеского легкомыслия. У него были сложившиеся взгляды на жизнь, и на вид он казался много старше своих лет. Так было, наверное, оттого, что он рос сиротой. Бай Хуэй очень хотелось побольше разузнать о его жизни, Чан Мин мало говорил о себе. Он сказал только, что работает на тракторном заводе, любит прыгать в высоту, плавать, кататься на коньках и смотреть футбол. Бай Хуэй не стала его расспрашивать, да и какое она имела право совать свой нос в его дела? Она от случая к случаю тоже рассказывала про свою семью. И тоже не любила говорить о том, кем была ее мать. Жизнь матери была для нее свята, она не рассказывала о ней просто так. Ей не хотелось, чтобы отблеск славы ее отца и матери падал и на нее.

Она всегда сидела на стуле, и их разделял маленький круглый столик.

Чан Мин мужественно боролся с болезнью. Его тонкие брови и плотно закрытые глаза чуть заметно подрагивали, пылавшие щеки время от времени вдруг белели, зубы громко стучали, но из груди его не вырвалось даже слабого стона. Только однажды, когда у него был особенно сильный жар, он вдруг в бреду позвал: «Мама», и слеза скатилась по щеке на подушку… Эта картина наполнила сердце Бай Хуэй жалостью. У Бай Хуэй не было матери, но и она, особенно когда болела, тосковала по материнской ласке. А что говорить о Чан Мине, который был совсем один и не имел даже отца!

Видя его страдания, она и сама мучилась. Каждый день, приходя сюда, она надеялась, что Чан Мину стало лучше.

Прошло больше десяти дней, и Бай Хуэй добилась своего. Чан Мин победил свою болезнь: болезненный румянец на его щеках исчез, морщины на лбу расправились — так поверхность озера после долгой бури вновь становится гладкой. На его посветлевшем лице заиграла улыбка, в темных глазах зажглись огоньки. Бай Хуэй вдруг стало казаться, что его глаза что-то скрывают. Ей стало не по себе, сердце ее тревожно забилось. Она невольно стала избегать взгляда Чан Мина.

— Я выздоровел! — сказал Чан Мин.

— Вот как? — Бай Хуэй не подняла головы.

Чан Мин ничего не ответил. Бай Хуэй взглянула на Чан Мина: тот, опустив глаза, разглядывал свои руки, сложенные на груди, пальцы его безотчетно отбивали дробь. Казалось, у него не хватало духу посмотреть в глаза Бай Хуэй. В одно мгновение они снова стали чужими друг другу.

Бай Хуэй поспешно схватила термос и пошла к двери.

— Я пойду за горячей водой.

— Не надо, — сказал Чан Мин.

— Это почему же? — спросила она, не оборачиваясь.

— Утром старушка налила мне чайник, он еще полный!

Только тут Бай Хуэй заметила, что у нее в руках наполненный до краев термос; у нее было такое чувство, будто она раскрыла какую-то тайну этого человека. Сердце ее бешено забилось, щеки залила краска. В ее душе все словно перевернулось, и она не могла выговорить даже самые простые слова.

Вернувшись домой, она принялась разглядывать себя в зеркале. Та девушка в зеркале была совсем не похожа на нее. Она стукнула себя по голове: не надо быть такой дурой!

Придя на следующий день проведать Чан Мина, она уже держалась как обычно. Усилием воли она собрала воедино все растерянное во вчерашнем смятении.

И в глазах Чан Мина уже не было прежней скрытности, он вел себя непринужденно и даже старался быть как можно более непринужденным, говорил он тоже мягко, а если иногда и повышал голос, то не нарочно.

Чан Мин уже начал вставать, но был еще слаб. Он сделал, шатаясь, несколько шагов, что казалось неестественным при его крепком сложении, и был вынужден сесть на стул.

Бай Хуэй решила убрать постель Чан Мина и обнаружила в изголовье несколько старых книг. Перелистала одну из них: обложка оторвана, бумага пожелтела. Она положила книги на стол и сказала:

— Ты еще не сжег эту дребедень?

То был перевод рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни». Чан Мин бросил на нее взгляд.

— Дребедень? А ты читала эту книгу?

— Зачем мне ее читать, это же буржуазная книга! — Бай Хуэй была последовательна в своих убеждениях.

— Ну а если я тебе скажу, что и Ленин ее читал?

— Ленин? — Бай Хуэй задумалась, но быстро нашла подходящее объяснение: — Наверное, он читал ее, чтобы критиковать!

— Только чтобы критиковать? Кто так сказал?

— Я думаю, наверняка с целью критики!

— Ну а если я тебе скажу, что Ленин очень любил эту книгу? — спросил с улыбкой Чан Мин. Но улыбка в споре может быть истолкована противником как признак слабости.