Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах

А и научил Микулушка,
а и научил Селянинович,
землю пахать,
да в борозде зерно-семя хоронить,
да растить добрый хлебушко
на потребу рода славного,
на потребу племени славянского.
Слава, слава славная!

Снежок сыплется, сыплется, белит белые головы а старым — ничего, поют-заливаются, рассказывают:

Нам от дедов сказано,
да от прадедов приказано,
да от пращуров завещано:
жить в роду-племени общинно,
дружить братьями-сестрами,
любить отцами-детями.
Слава, слава славная!
Славная слава славянская!

Над головами людей шныряли воробьи, сороки и вороны, норовя, что бы стащить. Под ногами, не боясь людей, ходили голуби, кормясь невзначай рассыпанными зернами.

От непривычного многолюдства у Тсарга шумело в голове. Он пробирался между возами. Чтобы было удобнее, мерянин надел на голову медвежью шкуру. Бочонок с салом он держал под мышкой. Почуяв близкий запах медведя, лошади настораживались и шумно втягивали воздух вдруг раздувшимися ноздрями.

Тсарг заслышал особый клич и откинул навалившуюся шкуру.

— Эй, молодцы! Эй, удальцы-смельчаки! Кому тесно дома? Кому свой двор надоел? Кому теснота опостылела? Кому тесна старая шуба?

Мерянин подошел к крикунам и слушал, о чем говорят. Сбивалась ватага повольников идти в дальние земли. Часто и охотно снимается новгородская вольница в поисках нового счастья и нового богатства и находит новые обильные угодья.

Тсаргу хорошо на его огнище и тепло в своей избе. А все же поманило его послушать людей. Даже расспрашивал, кто и куда идет, кто затеял, когда выходят. Да… для молодых парней это будет получше, чем наниматься в ротники киевского князя: пусть пытают счастье по своей, не по чужой воле!..

Легко ходить по мощеным городским улицам. Тсарг не заметил, как добрался до Щитной улицы.

Изяслав встретился Тсаргу во дворе:

— Здоров будь. За каким делом пришел?

— И ты здоров будь. Мне дай гвоздей.

Изяслав хотел послать за гвоздями племянника. Тсарг не согласился, пусть сам хозяин пойдет с ним в клеть отбирать нужное.

Кузнец, высокий, черный, в коротком нагольном тулупчике, а мерянин хоть ростом не велик, зато широк, как пень, и от медвежьей шкуры кажется еще шире. Изяслав хотел было сказать, что не годится в чужом доме распоряжаться, а гвозди хуже не будут, если их другой отберет, но мерянин указал на свой рот пальцем и высунул кончик языка. Понимай, дескать, что есть тайное слово.

В клети Тсарг поставил бочонок, сбросил медвежью шкуру и сказал:

— От парня, от Одинца, тебе память и поклон, — и дал Изяславу кусок бересты, на котором парень выдавил свое имя гвоздем и втер в буквицы сажу, чтобы было лучше видно.

Отцы сели на закром. Изяслав рассказал о судном вече и о народном приговоре. А Тсаргу не пришлось много говорить. Он от досады крякнул:

— Эк ты! Жаль парня…

Оба призадумались. Потом Изяслав еще добавил горечи:

— Бирючи кричали, чтоб никто не давал Одинцу угла. А коль кто знает, где он спрятался, пусть объявит. Одинец должен отдать городу виру.

Тсарг, как и Изяслав, понимал, что Город поступал правильно. Мерянин нашел один ответ:

— Не слыхал я тех бирючей.

— А если услышишь? — возразил Изяслав.

Одна за другой бежали быстрые мысли в Тсарговой голове. Одинец должен отдать пятнадцать фунтов серебра. Много. Будь бы Тсаргово огнище далеко от Города, — есть же людины, которые сидят в такой глухомани, что у них годами никто не бывает, — а у него летом глухо а зимой — иное. Под лежачий камень и вода не течет а новгородские купцы добычливы, зимами шарят по огнищам не зная покоя. Уговаривают, бьют по рукам, суют полы тулупов, всучают задатки под зимнюю добычу. Да и соседние огнищане посещают Тсаргову заимку. Парень — не рубаха, его в укладку не спрячешь. Нет, не жить Одинцу на Тсарговом дворе!..

— Слушай, — сказал Изяслав, — ты добрый человек. И я не желаю зла парню. Не держи его. Уходить ему надобно. И подалее.

Изяслав будто столкнул в воду камень. Хотел бы Тсарг услышать другое, да нет, кузнец говорит дельно. Обозлившись, Тсарг хватил по закрому кулаком. Лучше бы не приходил на его двор полюбившийся парень! Мерянин злился на себя. Ведь знал же он, что в Новгороде убийство не просто сходит с рук, а сдуру прочил за головника дочь.

— Куда же ты посоветуешь Одинцу деваться? — спросил он кузнеца. — Не гнать же его со двора, что шелудивого пса!

— К повольникам бы ему пристать! — чуть не крикнул Изяслав. Он ходил по клети и, заглядывая в закрома, со злостью гремел железом.