Повести

Председатель. Но вам известно, что путь оказался нечестным?

Литовцев. Да, после того как вы рассказали об этом. Глубоко сожалею. Но я ни в коей мере не отвечаю за моральные качества некоторых сотрудников испытательной станции. Должен также признаться, что поведение товарища Чибисова, являющегося, как вы изволили заметить, моим родственником, я не одобряю. Я никогда не предполагал, что он будет пользоваться услугами третьих лиц.

Председатель. Вам

было известно, что Михайличенко собиралась опубликовать свою работу?

Литовцев. Только поэтому я и хотел привести из нее некоторые данные в своей диссертации. Причем, само собой разумеется, со ссылкой на источник. Работа Михайличенко должна быть напечатана гораздо раньше, чем будет готова моя диссертация.

Председатель. Кстати — об этой работе, о сроках ее публикации и о том, какими делами занимаются на испытательной станции, вы узнали от Чибисова?

Литовцев. Нет. Совершенно случайно, из частного разговора.

Председатель. Где?

Литовцев. Не помню. Кроме того, разрешите вам заметить, что к делу это не относится. Еще раз повторяю: я не собирал секретных сведений. Мне они не нужны. Да их здесь и не было».

Курбатов закончил чтение выдержек и бросил стенограмму на стол.

— Что вы на это скажете? Вывернулся!

— До поры до времени, — пробурчал Бабкин. — Неужели в коллективе им не заинтересуются?

Павел Иванович не сомневался в справедливом решении институтского коллектива. К сожалению, у Литовцева много заступников, как и у Жоры Кучинского.

— Не случайно он оправдывался тем, что материалы не секретны, — продолжал Курбатов. — Иначе с ним бы не так разговаривали. Мы делимся опытом по постройке первой в мире атомной электростанции. Мы гордимся этой работой и не держим ее в секрете. Но можно ли раньше времени выпускать из лаборатории незаконченную работу, чтобы кто-то подхватил ее и выдал за свою? Недавно мы подсмеивались над «самобеглой коляской» Багрецова. Потом начали мечтать: построим, мол, гигантские баржи, плавающие острова и другие фантастические штуки. А кто знает, не выдумает ли на «той стороне» какой-нибудь одержимый вояка летающую торпеду с фотоэнергетическим двигателем? Кто знает, чего ему не хватает, чтобы построить ее? Осколка стареющей плиты? Процента окисления? Формулы Михайличенко? — Павел Иванович опустился в кресло. — Иногда мы об этом не думаем.

Нюра чувствовала, как у нее леденеют пальцы. Напрасно она успокаивала себя, что все обошлось благополучно, что осколок здесь, что выписку из тетради она не успела сделать, что человек, для которого она старалась, работает в московском институте и не собирается переправлять материалы за границу, мысль неотвязная и жестокая, что она, Нюра, стала преступницей, овладела всем ее существом. И личные невзгоды, и горечь неразделенной любви и, как ей казалось, презрение любимого человека — все это осталось где-то далеко позади. Лишь одна эта мысль сверлила мозг и не давала покоя. Зрело единственное решение — уехать. Пусть тяжело расставаться — но что делать? И писем она не будет писать. Затеряется, как песчинка. Может, и не вспомнит о ней Павел Иванович. Так лучше.

Вадим, тайком поглядывая на Нюру, понимал ее душевное состояние, и теплая волна нежности поднималась в нем. Хотелось подойти, обнять ее за худенькие плечи, сказать что-то ласковое, успокоить, ободрить. Вместе с тем он ощущал ненависть не только к Жорке Кучинскому, но и к Чибисову, а главное, к тому, кто смел распространяться о «моральных качествах некоторых сотрудников испытательной станции». Какой мерзавец! Он умен, его многие годы учили мыслить аналитически, и в шахматы он играет, предвидя десяток ходов наперед. Он все рассчитал и взвесил. Ему и дела нет, что плачет Нюра Мингалева.

Лида спросила у Курбатова:

— Вы покажете его нам в Москве?

Павел Иванович порылся в кипе журналов, вытащил один из них и, перелистывая страницы, сказал:

— Можно и не в Москве. Товарищ любит рекламу. В разных журналах, даже в детских, попадаются беседы с ним. А вот в этом, — он нашел страницу и передал журнал Лиде, — снимок во весь рост. Товарищ Литовцев в своей лаборатории.

Лицо показалось Лиде удивительно знакомым. Надменное, с пухлыми губами. Лысина с темным полукольцом волос.

— Где-то я его видела…

Взглянув на снимок. Бабкин сразу же вспомнил выставку технических училищ и человека, который прислушивался к разговору Димки и Лидии Николаевны.

— На выставке его видели, — хмуро напомнил Тимофей.

Лида уронила журнал. До мельчайших подробностей вспомнила она разговор с Багрецовым. Да, да, она называла испытательную станцию, и место ее, и фамилию Павла Ивановича, хвасталась новой работой, упоминала о процентах и возможном старении слоя.

— Теперь я знаю первопричину, — выдавила из себя Лида и стала рассказывать, как это случилось. — Нашла место. Ну, скажите, Павел Иванович: почему мы всюду говорим о делах, а не о звездах? Разве нам не хватает рабочих часов?

Курбатов улыбнулся и вздохнул.