Накануне последней охоты Эптухай завернул в Березов, в Заовражную слободу к знакомым остякам. Его здесь хорошо знали. Молодой охотник владел остяцким и русским языками. Как и когда поселились в него эти языки, он и сам не знал. То иногда с русским казаком в тайге встретится (особенно полюбился ему сирота — казачонок Петька), то забежит в юрту остяка — вот незнакомые слова и западут в память.
На сей раз Эптухай пробыл в слободе недолго. Узнал плохую новость — в Березов прибыл отряд из царского города, которому велено класть церковь между Небдинскими юртами и Обдорским городком, а это и было то пространство, где испокон века кочевали эзингейцы.
— Подожди, и вас тоже заставят присягать русскому богу, — сказали Эптухаю. — Конец вашей воле. Мефодий сам слышал, когда ходил молиться.
— Это так? — спросил Эптухай у остяка.
— Слысал, слысал, — подтвердил Мефодий. — Самую Цютоцку слысал. Русский больсой нацальник. Новую надо церквуску, вот сто он сказал.
— Мы без воли жить не станем! — воскликнул Эптухай. — Мы, эзингейцы, будем ходить куда хотим. Куда олень — туда и мы.
Остяки березовской слободы посмеялись над ним:
— Церковь вас остановит… Мы-то осели на месте.
— Наше племя — большое. Мы никогда не поклонялись русскому богу. Не нужна нам церковь.
— Наши старики и во сне видели — будет церковь. Эптухай был в отчаянии. Лучше бы не знать ему этой новости!
— Ваши старики не сказывали, как остановить русских?
— К нам в слободу приходил один из отряда пить кровь…
— Разве русские пьют оленью кровь?
— Наш остяк приходил. Он привел русских из Тоболесска. Он проводник. Вану его звать.
— И что делать?
— Накажите отступника. Возьмите его в аманаты. А потом скажете русским: убирайтесь или убьем аманата.
— Тогда атаман Денисов пойдет на эзингейцев войной. Вы этого хотите?
— Атаман Денисов не будет воевать из-за остяка.
К ночи Эптухай явился в родное становье, рассказал главе эзингейского рода про услышанное от березовских остяков.
Сила огорчился:
— Одна беда идет за другой.
— А какая первая беда? — испугался Эптухай.
— Ночью мне привиделась, что все наши олени падут от мора.
— Но мы тогда пропадем…
— Скоро я позову мужчин на священную поляну. Я буду просить духов, чтобы они услышали нас и не напускали на стадо мора.
Сила закрыл глаза; голова его мелко тряслась. Эптухай знал — это шаман собирает волю, чтобы вести разговор с могущественными и милосердными духами.
— А чтобы русские не строили церковь, ты можешь попросить духов? — спросил Эптухай.
— Духи не вмешиваются в дела русского бога. Старейшины рода, которых шаман пригласил на совет, долго молчали. Один из них, Вапти, промолвил:
— Скоро негде будет пасти наши стада. Где церковь, там казак и поп. Горе какое! Куда самоеду податься?
— Нам дети наши не простят, если согласимся на новую церковь, — сказал второй старик, по имени Лопти. — Надо проводника взять в аманаты. Отдадим его в жертву Торыму. Пусть тогда русский начальник подумает…
— Ты его видел? — спросил шаман.
— Нет.
— А что говорят про него остяки?
— Я не спрашивал. Но он из города, где живет царица.
— Когда мне было столько лет, сколько тебе, Эптухай, — сказал Вапти, — я видел русского князя… Его звали Меньший. Он был сердитый. Меньший, меньший… Но он был Б'oльший, чем сам атаман, даже чем начальник в Тоболесске.
— Этот тоже, наверно, больший, — вздохнул Лопти. — И все равно, надо аманата брать. Дети не простят, если русские построят новую церковь.
Наутро несколько эзингейцев во главе с Эптухаем отправились на необычную охоту — за остяком, который привел большого русского начальника в Березов…
Зуев делал записи в путевом дневнике.
Вошел Шумский:
— Василий, Вану пропал.
— Как?
— А вот так. Последний раз ушел к своим дня два назад — нет его. Сказано в Писании: храните себя от идолов. Заманили, заманили идолы остяка.
Прибежал казачонок Петька:
— Вашего остяка самоеды силком уволокли в свое становье. Бросили в нарты повязанного — ищи ветра в поле!
— В какое становье?
— Навроде бы в Небдинские юрты. Верст с полсотни отсель.
— Бывал там?
— Летошний год с одним казаком ездил туда. Там кумирня у них есть. Самих-то их не было. Летом к морю северному уходят.
— Не сказывали, за какую провинность?
— А чтоб церковь в тутошних местах не ставили.
— Далась им эта церковь! — в сердцах воскликнул Вася. — Что за наказание!
— С самоедами, знамо, шутки плохи, — подтвердил Петька. — Остяки все ж подобрее.
Атаман Денисов обедал, когда к нему прибежал Зуев. Комиссар особо не удивился.
— Эка невидаль. Дам я тебе другого проводника. Еще лучшего. Лошадь бы украли! А то инородца.
— Живая же душа.
— Не встревай. Не стоит того, — произнес атаман. — За молодостью все это говоришь. Какая ж живая душа у остяка-то? Натуральные записки пишешь. Но знай об чем. Умные люди почитают — засмеют. Самоеду ли, остяку свое племя завсегда дороже. Кровь к крови всегда пристанет. Норов у них злой и дикий. И хитрость звериная, и обман — вот душа их. Сырое мясо, свежая кровь — вот еда их.
Зуев слушал атамана молча.